Я подошел к группе людей, о которых пишут газеты. Они стояли группкой, прикрывая уши руками и о чем-то вполголоса переговариваясь.

Директор спецслужбы был «с улицы», как называют политических назначенцев. В тонкостях оперативной деятельности не разбирался, зато был человек, преданный вновь избранному лидеру. Кому он еще был предан, неизвестно и, честно говоря, я сомневаюсь, чтобы опытные работники доверяли ему и посвящали в замыслы тайных операций, которые замышляются или уже давно идут.

Тем не менее, этого человека из старших лейтенантов запаса произвели в действительные генерал-лейтенанты и наградили тремя или четырьмя орденами. За что? Не задавайте глупые вопросы. По случаю дня рождения или хорошего настроения, или для того, чтобы на груди что-то было.

Я кратко изложил ему суть дела и был понят с полуслова.

— Санкционирую, — сказал он и распорядился всех забинтованных участников совещания отправлять на их автотранспорте прямо в управление института, согласуясь по времени и очереди. — Я — как капитан корабля — буду последним, — патетически произнес он.

Работа у нас закипела. Люди сидели по пять человек с каждой стороны стола для совещаний. Они были разделены стеклянными перегородками, которые мы принесли из кабинетов сотрудников. У каждого была стопка бумаги, ученическая ручка и зеркальце. Каждый сидел и писал о своем. Все бумаги начинались одинаково: «Генеральному прокурору Российской Федерации». А в одной кабинке сидел и сам Генеральный прокурор, и писал себе заявление от себя.

По мере написания признаний предательская окраска исчезала с ушей приехавших. Все бумаги я собирал и складывал в папку. Последним был директор. Он написал свое, посмотрелся в зеркальце и сказал:

— Вот и отличненько, а теперь все написанное давайте сюда.

— Так нельзя, — тихим голосом сказал Вася. — Люди свою душу излили и сказали правду, чего они не делали никогда в жизни. Они поверили нам…

— И хорошо, что поверили, — сказал директор. — А сейчас я буду смотреть, кому можно верить, а кому нельзя. Я что, по два раза должен отдавать приказания? — прорычал генерал.

— Смотрите, — не предвещающим ничего хорошего голосом сказал Вася, — вся вина будет только на вас, — с этими словами он взял папку из моих рук и передал директору.

Директор открыл папку и не увидел ничего кроме чистых листов.

— Где все написанное? — закричал он.

— Исчезло, — сказал мальчик, — оно же не для посторонних глаз. Даже на ваших листах ничего нет, зато у вас снова ухо красное.

Директор посмотрелся в зеркальце и увидел свое красное ухо.

— Что же делать? — виноватым голосом спросил он.

— Садитесь писать снова, но уже первым, а с теми, кто сейчас приедет обратно, будете сами разбираться, — сказал я.

Исцеленные уехали недалеко. Вбегающие в мой кабинет люди были из высшей номенклатуры. Остальные столпившиеся в приемной и на лестнице, сразу поняли, в чем дело, увидев пишущего директора. На сколотых скрепкой листах были только их фамилии, написанные их рукой, и никакого текста.

— Мы сохранили вашу тайну, — сказал Вася, — и сохраним ее от других, но только не от вас. Как только кто-то из вас доберется до своих бумаг, они сами станут достоянием для всех. Сохранение вашей тайны зависит только от вас.

Глубокой ночью мы собрали все записи, разложили в отдельные конверты и спрятали под замок в сейфе. Хотя, неоткрываемых сейфов нет. Любой ящик можно открыть. Но Вася обещал сохранить, значит сохранит.