6

Возобновила Тати свою охоту примерно месяц спустя, на прогулке — Кузьма со своей неизменной стражей неспешно прохаживался по Парящему бульвару. Следом, едва поспевая за чинным прогулочным шагом хозяина, семеня, бежала противная тонконогая собачонка какой-то бешено дорогой эксклюзивной породы. На шее у неё назойливо позванивал золотой колокольчик.

«Это не домашний питомец, а показатель статуса», — вспомнила Тати изречение кого-то из своих светских друзей, относившееся, конечно, к другим людям и к другой подобной собачонке, но очевидно применимое и в данном случае. Сама она терпеть не могла этих крысообразных лысых уродливых существ, но если людям нравится и они могут себе позволить — почему нет? Тати не имела привычки осуждать чужую блажь.

Аристократы свернули с главной аллеи и шли теперь по живописной боковой дорожке, Селия — чуть поодаль — она разговаривала по мобильному телефону. Тати находилась на довольно приличном расстоянии, ищущий взгляд её торопливо вбирал волны, бегущие от ветерка по лёгкой пепельно-розовой накидке Кузьмы. Гуляющие, уходя дальше по дорожке, постепенно удалялись от аллеи. Временами их фигуры скрывались за стрижеными щетками цветущего тропического кустарника; боковая дорожка и аллея образовывали острый угол, — но Тати повезло: кривоногая собачонка, удручённая, видимо, скукой своего семенящего блуждания между ногами идущих, внезапно решила на кого-нибудь напасть и с визгливым лаем кинулась к Тати через треугольник стриженого газона.

— Назад, Принц! Нельзя! — воскликнул Кузьма.

Его накидка взметнулась на ветру, словно язычок нежного, прохладного пламени. Мальчишка грациозно побежал по газону следом за своим питомцем.

Спустя мгновение Тати увидела его глаза — так близко от себя, что у неё перехватило дыхание — они распахнулись вдруг — две зияющие чернотой бездны, две мягко выстланные пропасти. Поманили… Но тотчас же всё исчезло, унеслось, как мгновенный узор табачного дыма — он обернулся назад, туда, где стояли мать и Селия (они теперь вместе склонились над карманным компьютером) — и по тому, как он оглянулся на них, по этому его чуткому движению лесной лани, Тати вдруг с совершенной ясностью поняла, что один лишь страх останавливает юношу, а собственные его желания обращены к ней…

— Принц, нельзя, — снова повторил он, продолжив глядеть Тати прямо в глаза, точно фраза эта могла оказывать гипнотический эффект, или он пытался вложить в неё, как в шифр или в пароль, совершенно другой, сокровенный, смысл.

Внезапным дуновением накидку прижало к лицу Кузьмы, и под нею чётко обозначились контуры его губ. С замиранием сердца Тати подметила, что они именно такие, как она ожидала — округлые, выпуклые, мягкие.

Он склонился и ловко подобрал собачку. Тати залюбовалась тем, как изящно при этом смуглые тонкие руки его, протянувшись, выскользнули из вышитых рукавов.

— Обычно около полудня мы с Принцем гуляем здесь вдвоём, — быстро сказал Кузьма, обращаясь как будто вовсе и не к Тати. Он не смотрел на женщину, почёсывал за ухом собачонку. Та умильно вертела головой, колокольчик на ошейнике у неё тихонько позванивал, на его поверхности играл солнечный луч. Собачонка повизгивала, тянулась острой мордой к изумительно изящным ласкающим пальчикам, каждый из которых Тати мечтала прислонить к губам и не отпускать долго-долго… Не отпускать, позволяя чуть прохладному ощущению поцелуя медленно таять подобно тоненькой льдинке на дне стакана из-под фраппе…

Тати уже успела немного изучить хармандонский и поняла всё, сказанное юношей. Впрочем, это не имело значения; две души могут говорить друг с другом взглядами, устремленными навстречу: женщина и мужчина, говорящие на языке любви, поймут друг друга всегда, откуда бы они ни были родом, и на каких бы языках от рождения ни говорили…

— Кузьма, иди сюда, — донёсся с другой стороны газона спокойно-властный призыв Селии, и юноша, вскинув в последний раз на Тати глаза, как ей хотелось думать, печальные, повернулся и резво побежал прочь — развевалась его накидка, ложась на ветер, как единственное нежное ангельское крыло.

«Он заметил меня!» — пела, резонируя во всем теле Тати, словно отзвук дребезжащей струны в деке, ликующая мысль, — «Заметил, и испытал встречный интерес!» Прежде, после случая с платком, она уже начала догадываться об этом — осторожно, правда, стараясь не тонуть в пьянящих иллюзиях — нынче догадки подтвердились…

«Он будет моим, рано или поздно…»

Тати, продолжая путь по аллее, всё ещё могла видеть гуляющую элиту краем глаза. Кузьма покорно следовал за Селией; загадочная брюнетка не брала его за руку, не обнимала, никак не заявляла свои права, но в её осанке, походке, явственно чувствовалось нечто правое, веское, властное, —— и другая мысль, появившись вдруг, подплыв внезапно, как морская змея, безнадёжно отравила блаженные надежды Тати…

«Он принадлежит другой. И она не чета мне. Мне глупо даже думать о сравнении с нею! Я маленькая нищая девочка, поглядевшая в замочную скважину на праздник в богатом доме! Я контрактница в армии. Расходный материал. Я делаю войну, которую заказывают такие, как она. Я пыль под её ногами!».

Черная макушка Селии в последний раз гордо проплыла над зелеными волнами кустарника и исчезла.

«Око не способно унести с собою и малюсенькой крупинки чужого золота, но оно способно вожделеть к нему» — возникла в памяти Тати фраза из какой-то книги, — «… потому не кажи своего, не буди зависти, ибо родившаяся завистливая мысль неизбежно станет однажды действием…»

Наверное, памятуя об этом, мудрые хармандонцы прячут прекрасные лица юношей под воздушными накидками. Отсутствие соблазна — лучший способ его преодолеть.