Гусь с осуждением посмотрел на говорившего:

— Когда еще восстание поднимется… И перед этим сколько крови прольётся. А наша власть Советов рабочих и крестьян, что, коту под хвост? Придёт германец, опять над нами буржуев поставит, и бывших наших, и своих? Нет уж! Мы нашу власть всех трудящихся и наше социалистическое отчество врагу не отдадим!

Парень стушевался, но, отходя, проговорил:

— Всё равно это сдача большевиками революционных позиций. Левые эсеры протестуют!

Я решил выйти из этой политической дискуссии и обратиться к более практичным вопросам и спросил у Никитина, есть ли где-то здесь кусок ткани подкладку шинели зашить. Павел наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а Иван Гусь предложил поискать в чулане, где ветошь берут. Павел согласно кивнул, и мы пошли в чулан, где и нашлась подходящая тряпка. У кого-то из хозяйственных матросов оказалась с собой нитка с иголкой, и я принялся накладывать заплатки на подкладку карманов. Вскоре все стали расходиться по домам, и мы с Никитиным пошли нашей дорогой. У Гуся жилье оказалось в другой стороне, и мы обменялись размашистым рукопожатием еще на выходе из здания.

Дома, поужинав, я почистил и дозарядил оружие патронами. Ночью, уже лёжа в кровати, Лиза прижалась к моему боку и спросила:

— Наши машинистки из канцелярии рассказывали, что вы сегодня банду обезвреживали. Будто убили и ранили много. Сашенька, ты же не лезешь на рожон, да? — Лиза взволнованно заглянула мне в глаза.

— Ну, конечно, моё солнышко, — я покрепче обнял и погладил встревоженную девушку. — Ты же знаешь, я осторожный. Я вообще от того места далеко был, — правдиво сказал я, поцеловав лизин носик, и подумал, что три метра можно же считать достаточно далеко… А Лиза крепко обхватила меня руками, словно не желая никуда отпускать. Но объятия, поцелуи и поглаживания отвлекли Лизу от тревог и настроили совсем на другой лад, так что через час она уже спала, умиротворенно улыбаясь, и я вслед за ней сам не заметил как провалился в сон.

Утром дойдя с Лизой до Третьего Знаменского и проводив её до канцелярии, я был вызван к Розенталю и Маршалку. Там был уже Никитин, сидевший за боковым столом у стены с листком бумаги и огрызком карандаша в руке. Розенталь обратился ко мне, объясняя задачу:

— Наша советская власть это власть народа. И милиция наша народная. Поэтому нужно рассказывать людям о нашей борьбе за общественный порядок и спокойную жизнь трудящихся. И нужно обратиться к населению с призывом оповещать розыскную милицию об известных совершаемых преступлениях, своевременно звать на помощь и сообщать о подозрительных лицах, ведущих, предположительно, нетрудовую преступную жизнь. Вот товарищ Никитин уже над текстом обращения мучается. Присоединяйся к нему, а как сочините что-то годное, напечатайте и мне на подпись в нескольких экземплярах.

Никитин и я склонились голова к голове над пустым листком бумаги.

— Перво-наперво надо обратиться, — решил Никитин. — Поэтому пишем: "Товарищи!"

— Нет, лучше "Граждане!" — возразил я. — У нас же живут многие бывшие дворяне, купцы, лавочники. Кто-то из них товарищами нас не считает. Но они тоже граждане нашей республики, и мы и за их спокойную жизнь боремся. Так что надо ко всем обращаться, и они тоже пусть помогают.

— Думаешь, будут? — с сомнением сказал Павел. — Хотя тоже верно. Пусть помогают! — решил он и вывел на листке первое слово обращения.

Мы занимались совместным творчеством, споря и зачеркивая написанное, приблизительно час. Потом я взял карандашом написанный текст, отнёс в канцелярию к Лизе и побыл рядом. Мы разговаривали, а моментами я просто молча смотрел на неё и на её взлетающие над кнопками машинки пальчики, а Лиза сдерживала улыбку, пытаясь казаться серьёзной, пока она заправляла листы бумаги с копирками в пишущую машинку и печатала начисто.

Найдя затем с Никитиным Розенталя, мы подписали напечатанные обращения, и комиссар направил нас в редакции нескольких московских газет, чтобы они набрали их в своих выпусках. Пока мы искали в телефонном справочнике или на экземплярах газет номера телефонов, пока дозванивались, узнавая адрес, потом, разделив пополам листки, разъехались по редакциям. Павел мне объяснил, как добираться, но мне, тем не менее, пришлось по несколько раз спрашивать у прохожих дорогу по старой и малознакомой Москве начала двадцатого века. Вернулся я немного позже Никитина и присоединился к нему в столовой. На вторую половину дня собиралась отложенная со вчерашнего вечера группа в Фили, по осмотренному мной с Павлом адресу.

Нас собралось с десяток человек, в том числе и новый знакомый Иван Гусь. Он подошел поздороваться с открытой улыбкой:

— Ну что, мужики, ваше командование – давайте пристрелочные координаты, будем накрывать.

Посерьезневший Никитин собрал всех участников:

— Товарищи, мы выезжаем на задержание группы преступников, подозреваемых в краже крупной партии ткани. Число членов группы предположительно около пяти и более человек, вооружены. Один из членов группы при задержании устроил перестрелку и погиб. Преступники располагаются в отдельном доме в деревне Фили на окраине Москвы. Дом окружен дощатым высоким забором с крепкими воротами из толстых досок, забор почти сплошной, с небольшими щелями. На задах дома пустырь. Какие могут быть наши действия?