Матвей оглянулся на нас с Иваном, не дыша прислушивавшихся к разговору. Мы почти одновременно выдали: "Бежать" и "Тикать".

— Трое нас, — сказал Матвей, — один хромый.

— Лады, — и караульный тихо куда-то отошёл.

Вскоре снаружи раздался тихий шорох открываемого засова. Ворота сарая приоткрылись и на темном фоне был виден ещё более чёрный силуэт.

— Выходите, — прошептал силуэт голосом Кондрата. — На, Матвей, погоны нацепи.

Матвей с Иваном подняли меня на ноги, я подсунул подмышку костыль, и мы тихо вышли и стали перемещаться по двору. Перед выездом со двора мы увидели повозку с парой лошадей. Мне помогли перевалиться в кузов и улечься на сено. Ивана тоже уложили, чтобы не привлекал внимание неказацким видом.

И тут дверь в дом отворилась, и на крыльце показался знакомый мне усатый казачий офицер в белой рубахе. Сквозь щели в кузове мне было видно, как он пошёл было "до ветру", но остановился и направился к нам, подходя к повозке с той стороны, где лежал Иван и стоял рядом с повозкой караульный Кондрат.

Я похолодел. "Сейчас подымет шум, и всем хана", — подумал я. Лежащий рядом парень шальными глазами, похоже, с точно такой же мыслью посмотрел на меня. Я, сунув левую руку за борт пиджака, вынул спрятанную подмышкой финку из ножен и показал парню. Тот понятливо кивнул, и обхватил рукоятку ножа. Офицер подошёл к Кондрату со словами:

— Что везёте, канальи? — и наклонился над бортиком. В этот момент Иван нанёс удар ножом в грудь, офицер издал непонятный звук и с остекленевшими глазами навалился на кузов повозки. Кондрат вытер выступившую на лбу испарину, они с Матвеем оттащили тело офицера в сарай и задвинули засов.

Матвей сел на переднее сиденье рядом с Кондратом.

— Ну, с Богом, — прошептал Кондрат и качнул вожжами. Тарантас скрипя, как мне показалось, на всю улицу, тронулся с места. Только проехали немного, как от забора отделилась чья-то тень и бросилась к нам с громким шёпотом:

— Дяденька, меня с собой возьмите! У меня и левольверт с собой есть.

— Кто это? — чуть не в голос удивился Матвей.

— Гриня это, — пробормотал я, — паренёк здешний. — и, собравшись с силами, тихо обратился к парню, — Григорий, мы попасться можем, и ты с нами погибнешь зазря. И на отца Серафима с супругой могут за побег подозрения пасть, ежели ты с нами уйдёшь. Оставайся лучше здесь.

Гриня заколебался было, но отступать не спешил.

— Парень, для лошадей тяжесть лишняя будет, — Матвей тоже поддержал меня в уговорах. — И так четверо нас. Лучше подскажи, как выехать незаметнее.

Гриня понурился, но шёпотом рассказал, что воон в ту сторону казак с винтовкой прошёл вот только что, а вон там до самой околицы и далее никого нету.

Матвей кивком поблагодарил, я подмигнул как можно ободряющее, парень отступил от повозки и несмело махнул на прощанье рукой. Тарантас двинулся, и под тихий стук копыт и мерное поскрипывание мы вскоре выехали из села.

У меня, похоже, начался жар, ехал я в каком-то полубреду. Помню, как через какое-то Матвей с Кондратом забеспокоились, услышав за собой погоню. Как загнали тарантас в какую-то балку, замотали морды лошадям, чтобы не заржали, и переждали, пока погоня проскочила и умчалась мимо. Как выждав, повернули в другую сторону, петляли между холмами. Каким-то образом проскочили по пустому незанятому никем пространству и добрались утром до красных, и далее в Царицын. Привезли меня в госпиталь, сдали докторам, и назвались друг другу полным именем. Кондрата фамилия из моей головы потом вылетела, а у Ивана, парня того, запомнил, Лепетченко фамилия была. А финку он так и забыл мне вернуть.

В госпитале я провалялся около месяца, поначалу с высокой температурой. Меня сразу коротко постригли и бороду сильно окоротили до состояния неровной щетины, так что когда я потом, уже набравшись сил, посмотрел на себя в осколок зеркальца у сестры милосердия, на меня взглянуло исхудавшее и непривычное лицо.