Я поднялся, опираясь на костыль.

— Ну, пшёл, — рявкнул усатый, и я похромал к выходу. Оба казака вышли за мной.

Видимо, я шёл по улице недостаточно быстро, так как по пути несколько раз меня поторапливали толчками, от которых я падал в пыль, и затем, опираясь на костыль и морщась от боли, вставал на ноги. Рана на ноге разболелась и, видимо, открылась, на штанине в этом месте выступила кровь. Гриня шёл за мной и даже бросился в первый раз мне помогать подняться на ноги, но был отогнан казаками, и усатый слегка протянул по его спине нагайкой, от которой Гриня вздрогнул и сжал зубы. Казак, на счастье для Грини, бил равнодушно и не сильно, иначе бы парня могло сбить с ног или рассечь спину до крови.

— Иди отсель, парень, — нарочито грубо сказал я. — Сам доберусь.

По улице села меня подвели к немалому и богато смотрящемуся одноэтажному дому. Запихнули меня в сарай, в котором уже находились какие-то "постояльцы". Один мужчина в поношенной военной форме, чубатый и усатый, второй парень на вид лет восемнадцати-двадцати, в пиджаке и подпоясанной косоворотке. Я сполз по стене и уселся на землю, вытянув ноги. Познакомился с соседями. Чубатый звался Матвеем, из верхнедонских казаков, а парня звали Иваном, и родом он был из-под Мариуполя, откуда ушёл после оккупации немцами в мае 1918 года. Оба состояли в частях Красной Армии, разгромленных и рассеянных наступлением Краснова, и были пойманы казачьими разъездами.

Сквозь щели в стенах сарая Матвей и Иван пытались высматривать окрестности, не теряя надежду как-то улизнуть и строя вполголоса несбыточные планы. Завтра нас должны допросить. А дальше… Дальше нас, скорее всего, не ждало ничего хорошего. У меня имелись подмышками незамеченные браунинг и нож, но как они могли бы помочь, я не представлял. Разве что напоследок расстрелять всю обойму или сколько успею в "господина есаула" и в других "господ офицеров"…

У двери сарая был поставлен караульный из казаков, сменявшийся каждые пару-тройку часов. Я лежал на земляном полу сарая, меня начало знобить, наверное, поднялась температура. Уже заполночь я проснулся из своего забытья оттого, что Матвей завозился и приник к двери. Он прислушивался к разговору сменяющихся казаков. Прежний караульный ушёл, Матвей выждал немного, и тихо позвал сквозь дверь:

— Кондрат, а Кондрат, ты ли это?

— Я, — послышался ответ снаружи. — Кто тут?

— Это я, Матвей Плахотников.

— Матвей? — удивился невидимый Кондрат. — Ты-то как сюда попал?

— Мы с тобой как с фронта вместе ехали, так перед станицами расстались – ты в свою, а я в свою. В ревком меня тогда выбрали. А потом как Краснов и старшины власть обратно взяли, сюда, в Царицын подался. В Красной армии был, да вот, разбили наш полк. А ты что тут?

— А я, вишь, хозяйством хотел было занялся, да не тут-то было: погнал нас Краснов с красными воевать, — невесело хмыкнули из-за двери. — Не хотел я, силком погнали.

— Наши казацкие старшины житья простым казакам не дадут. А и большевики не уступят. Надо Советы повсюду установить да зажить по правде.

— Сам також думал, да что мне делать?

— Кондрат, нас ведь назавтра расстреляют или даже повесят. Бежать нам надо. Помоги! — с жаром попросил Матвей.

Снаружи человек замолчал, видно, задумался. Потом решился:

— Мы с тобой вместе воевали, выручали друг друга. Я от тебя не отстану.

— Со мной бежишь? — обрадовался Матвей.

— Да, — сказал Кондрат, — мы тут пешие, лошадей мало. Но я тарантас подготовлю. Все угомонились, самый сон. Сколько вас там бежать надумало?