— Никто не говорит, что в моем доме живут привидения! — От гнева на глазах Евы проступили слезы.

И тут она умолкла. Люди говорили, что слышали, как кто-то по ночам играл здесь на пианино.

Но это было давным-давно. Джек не играл на пианино. Это было задолго до Джека.

— Ты приводила сюда и Саймона тоже, верно? — спросила Ева.

Она вспомнила, как Саймон играл на пианино в Уэстлендсе. В тот день, когда она пришла туда с Хитер, в тот день, когда старик наговорил ей гадостей и назвал ее мать шлюхой. Нэн молчала.

— Ты приводила Саймона Уэстуорда в мой дом и ложилась с ним в мою постель. Знала, что я никогда не пушу его на порог, и все равно приводила его. А потом, когда он отказался жениться на тебе, ты обольстила Джека Фоли…

Внезапно Нэн побледнела. Она оглянулась на дверь комнаты, где все остальные танцевали.

Под пластинку Таба Хантера. «Янг лав, фёрст лав…»

— Успокойся… — начала Нэн.

Ева схватила разделочный нож и шагнула к ней. Слова сами срывались с губ. Она не могла справиться с ними, как ни старалась.

— Не успокоюсь! Боже, что ты наделала… Нет, я не успокоюсь!

Нэн не сумела дотянуться до ручки двери, которая вела в гостиную. Она попятилась, но Ева продолжала двигаться к ней с ножом в руке. Ее глаза горели.

— Ева, остановись! — крикнула Нэн, метнулась в сторону и ударилась о дверь ванной так сильно, что раскололось стекло.

Нэн упала, проехалась по полу, и осколки стекла порезали ей предплечье. Кровь брызнула с такой силой, что залила ей лицо.

Через секунду бело-фиолетовое платье стало алым. Ева уронила нож на пол. Она стояла на кухне, засыпанной битым стеклом, залитой кровью, запачканной едой, которую нужно было нести на стол, и кричала так же громко, как Нэн. Но даже вдвоем они не могли перекричать голоса, подпевавшие пластинке:

— «Янг лав, фёрст лав, из филд уиз дип эмоушен…»[12]