Осматриваюсь. Их трое. Помещение не жилое. Видимо, здесь его база. По правой стороне небольшой стол со стулом, чуть дальше – диван.

Меня заставляют подняться, толкают в спину к столу. Давят на плечи, вынуждая сесть. Передо мной кипа бумаг. Калугин, сука, уже и подготовить все сумел.

– Подписывай, – бросает в меня ручкой. Не шевелюсь.

– Пока сына не приведешь, х*й я тебе че подпишу.

Удар по лицу. Падаю со стула, ударяясь головой об бетонный пол. В глазах темнеет, в ушах – звон.

– Ты мне еще и условия собрался ставить?! А?! – ревет, захлебываясь слюнями. – Ты падаль, чмошник! Я тебя поимел во все щели, слышишь, Грех?! Телка твоя рассказывала, как на глазах у твоего ублюдка я с нее трусы содрал?

Мразь вонючая. Подрываюсь. Бью ему в челюсть. Он на полу, я сажусь сверху и наношу удары по его мерзкой роже. Снова и снова, пока меня не хватают и не оттягивают. А потом новый град боли со всех сторон.

– Тварь! – раздаётся его шипение. Закрываюсь, пока его шестерки пытаются сделать из меня месиво.

– Ладно, хватит пока.

Они отступают. Меня мутит. Закашливаюсь так, что, кажется, легкие выплюну. Валяюсь на полу, пытаясь прийти в себя. Сплевываю в сторону сгусток крови.

Вижу его ботинки. Он хватает за волосы, поднимая мою голову.

– Сел, бл*ть, и подписал…

Растягиваю губы в улыбке. Больно, но я старательно оголяю перепачканные кровью зубы.

– Пока сына не увижу, ни хера не подпишу.

Рычит.

– Костян, приведи пацана!

Калугин бросает мне ручку. Его братки поднимают меня и снова усаживают за стол. Ни хера не вижу. Перед глазами все плывет. Подписываю листки, там, где он указывает. Сейчас плевать абсолютно на все, кроме жизни сына и родных. Я даже не читаю то, что он мне подсовывает. Сегодня здесь все закончится. Теперь уже плевать.

В тот момент, когда я подписываю последний лист, дверь открывается и в помещение входит Киров. Ублюдок держит за плечо моего сына. Толкает его вперед. Паша с виду спокоен. Нет слез и истерик. Прикрываю глаза, выдыхая. Мой парень. Все как я учил. Не показывать слабости врагу.

Паша поднимает глаза и видит меня. Застывает. А потом вырывается из руки Кирова и несется ко мне.

Прижимаю сына, закрываю глаза, выдыхая. Жив. Это самое главное. Он напряжен, как натянутая стрела.