Молчание.

— Вы не могли бы передать ему трубку? — попросила Ира, приучившая себя не удивляться при разговоре с родителями мужа.

— Может быть, позже. Он спит, — из трубки сочилась квинтэссенция благопристойной вежливости. — Как дети?

Вопрос Иру позабавил.

— Все хорошо. Едят блины, — ответила она просто, подливая Веронике чай одной рукой и глазами требуя прекратить баловство за столом. — Ждут отца.

Свекровь жила в одном с ними городе, но каждый свой визит обставляла так, как это делала, вероятно, английская королева в зарубежных вояжах. Для самих же детей поездка с ночевкой к бабуле и дедуле воспринималась как бесчеловечное наказание, превышавшее меру всякой вины.

— Да, я понимаю, — прошелестело в трубке. — Вероятно, он очень устал. Он плохо выглядит. Леня хоть немного гуляет на свежем воздухе?

— Ну, вы легко это выясните, просто задав ему тот же вопрос, — не без удовольствия ответила Ира. Иногда ей хотелось, чтобы свекровь хоть на минуту перестала изображать из себя инопланетянку. — Вероника хочет поговорить с вами…

Дочь выпучила глаза и замотала головой. Вдобавок залепила ладонями рот. Ира снова сделала строгие глаза и вручила ей телефон. Вероника сощурилась с выражением «я злая, злая, злая и все потом припомню» и взяла трубку.

— Привет, бабушка! А мы блины кушаем.

Голос дочери при разговоре со стариками неуловимо менялся. Если дома она говорила или капризно, или дурашливо, или резко-насмешливо, или тоном «я ребенок-оригинал», то при них со слащавой жеманностью совсем маленькой девочки, которая потерялась.

Ира не слышала второй половины диалога, но вполне его себе представляла.

Бабушка:

— Вы хорошо себя ведете?

Вероника:

— Я — да. А Ваня так себе.

Бабушка:

— Нельзя ябедничать на брата.

Вероника, отбиваясь рукой от молчаливо-возмущенного Ваньки:

— Я не ябедничаю. Факт рассказываю. Он меня эксплуатирует, как рабыню Древнего Египта. А у меня терпение резиновое. Я вся в папу, бабушка.