А на следующий день Годунов пригласил меня поохотиться. Честно говоря, особого желания я не испытывал, но отказываться было нельзя, и потому я согласился. Удобные моменты, чтоб заговорить с ним о дальнейшей судьбе Серьги были, но я не знал, с чего начать, опасаясь, что, если поведаю про эпизод с ограблением, Тимохе придется еще хуже и Годунов окончательно поставит на нем крест.

Блуждали мы по лесам целый день, и к вечеру у меня было лишь одно желание — завалиться спать, тем более что охота оказалась не такой уж удачной, как ее описывают в исторических романах. Три зайца да лисица — вот и все трофеи, причем ни одного из них я не мог записать на свой «боевой счет». Самое интересное, что Борис тоже не был большим ее поклонником и затеял ее исключительно для меня, чтоб князь фрязин окончательно не притомился от безделья.

А на следующий день я, зайдя навестить Серьгу, застал его совсем в ином виде. Тимоха беспомощно лежал на животе с задранной рубахой и мокрый с головы до ног. На обнаженной спине не было живого места.

«Опять драли», — понял я.

Услышав шаги он, не поворачивая в мою сторону головы, тяжело дыша, бросил отрывистое, останавливаясь на каждом слове:

— Сказывал же… не слыхать… вам… мово… обещания… Сколь… ни лупцуй… все одно… сбегу…

— На Дон? — уточнил я.

— А куда ж… еще… Знамо… — И умолк, принявшись медленно поворачивать голову в мою сторону.

Давалось ему это с огромным трудом — чувствовалось, что силы у парня на исходе. Однако Тимоха сумел-таки повернуть ее, с минуту щурился, вглядываясь в меня, потом разочарованно присвистнул:

— Так енто… ты… — И, вяло ухмыльнувшись, заметил: — Зря я… хорохорился…

— Так ты что, на самом деле раздумал бежать? — поинтересовался я.

— Кажись… ныне… у меня… одна дорога… на тот свет… — тяжело выдохнул он. — Землица сырая… славно остужает… Осталось уснуть… да не проснуться… Спина токмо… саднит… чуток… — не утерпев, пожаловался он.

Я еще раз поглядел на этот чуток. Узкие оконца, больше похожие на прорези, давали мало света, но мне хватило и скудных лучей закатного солнца, чтобы понять, насколько «скромен» был Тимоха. Из багрово-красного месива кое-где, словно куски сала из кровяной похлебки, торчали белые куски кожи. Это скорее напоминало не порку — убийство.

— За что они тебя так? — сочувственно спросил я.

— Слово… требовали… что… не сбегу, — еле слышно пояснил Тимоха. — А я… смолчал… Ты бы мне… сказку… поведал… каку-нито, — попросил он. — Глядишь… и усну… под ее.

— Навечно, — констатировал я, — Нет у меня таких сказок.

— Как же… нету… А тать… почто хотел… тебя… задавить? Вот и… обсказал бы…

— Когда? — не понял я.

— В амбаре… — напомнил тот.

— А тебе, откуда… — начал, было, я и остановился, поняв, отчего мне показался знакомым голос, который остановил Петряя.