Согласен, что не мне вносить поправки в современные понятия о правосудии и прочем, но я и сам люблю свободу, так что парень чем-то мне сразу понравился. Возможно, своей непримиримостью и каким-то лихим азартом. К тому же кого-то он мне напоминал, поэтому после минутного колебания я, успокаивая себя мыслью, что, в конце концов, лишь проявляю милосердие, извлек свою неизменную флягу, предусмотрительно прихваченную с собой, и без лишних слов протянул Тимохе. Тот, не чинясь, мигом осушил ее до дна, после чего вежливо поблагодарил. Но на мой вопрос «Кто таков будешь?» он как-то странно отреагировал. С удивлением посмотрев на меня, он осторожно осведомился:

— Ай, не признал?

— Голос знакомый, — простодушно ответил я. — Может, и встречались как-то, да в памяти не отложилось. К тому ж ты вон какой чумазый — разве тут признаешь.

По-прежнему удивленно глядя на меня, он осведомился:

— Тогда почто медку поднес?

— Жалко стало, — пожал я плечами.

— Вона как… — протянул он задумчиво. — А я прощения хотел попросить, — тяжело дыша, заметил он, кривя губы в тщетной попытке улыбнуться.

Было видно, что парню хоть и полегчало, но в остальном все равно худо. Да и холодно было в этой сараюшке. Я вроде бы тепло одет, но при виде тощих лохмотьев Тимохи и ветхой дерюги, которой он укрывался, меня охватил озноб. Пришлось вернуться к сторожам и сделать замечание, что из-за их недогляда холоп может замерзнуть, и тогда уже им самим придется отведать плетей за убыток, причиненный Борису Федоровичу. Замечание подействовало — через несколько минут сторожа отыскали одежонку.

— И за что прощения? — позволил я себе вопрос, когда парень с наслаждением укрылся драным и пыльным овчинным тулупом.

— Да за тогдашнее, чтоб ты не серчал, — туманно пояснил он. — Истинный крест, фрязин, не хотел я оного, потому и кафтанец вернул.

Лишь тогда я и пригляделся к нему повнимательнее. Ба-а-а, да это же… Я остановился, припоминая его имя. Кажется, Тимоха. В памяти тут же всплыли уважительные слова Апостола. Разумеется, доверять мнению Андрюхи о человеке нельзя — он практически во всех видел только хорошее, но имелось и вещественное доказательство — возвращенный Серьгой кафтанец, то бишь камуфляжная куртка.

— Вон как… — озадаченно протянул я.

Это коренным образом меняло все дело. Надо было попытаться что-то предпринять, но что? Оптимальный вариант — взять и выкупить — отпадал сразу. Денег я не имел и в ближайшем будущем иметь не буду, а выкупать в долг — навряд ли Годунов пойдет на такое. Организовать побег? Я еще не выжил из ума.

— А бежал зачем? Чем тебя Дон-то манит? — осведомился я.

— А там живут — за обе щеки жуют. Чужого никто не желает, хошь и свово никто ничего не имеет. Власти да страсти никакой — оттого всем счастье и на душе покой.

— Такое лишь в сказках бывает, — вздохнул я. — Нет таких земель на белом свете.

— Ан есть, фрязин, — не уступил он. — Живут там, коль уж по правде тебе надобно, и впрямь ни бедно ни богато, зато у каждого хата, в каждой хате баба брюхата, а подле нее играют ребята. С плетью рядом никто не стоит, над душой не гундит, и работает кажный сам на себя, а потому не зазря…

— Ладно, погляжу, что можно для тебя сделать, — ответил я ему перед уходом, так толком и не решив, чем ему можно помочь.

Получалась, чуть ли не «Капитанская дочка». Только я-то не Емельян Пугачев, чтоб в благодарность за заячий тулупчик в виде камуфляжной куртки, к тому же моей собственной, так уж надсаживаться в поисках спасительного выхода для этого парня.

Да и он не Петруша Гринев. Из парня в будущем может получиться невесть что. Например, знаменитый разбойник, который, озлившись на жизнь, станет без разбора грабить и убивать. Вот и получится, что я сотворю добро шиворот-навыворот.