Слезы выступали из глаз, горло сдавливали рыдания, в ушах ревел безумный ток крови, а на животе у меня словно лежал неподъемный камень.

— Все! Хватит! — попытка оттолкнуть Никиту провалилась.

Он не только не прекратил истязать мучительными ласками мое бедное тело, но даже увеличил напор, заставляя меня сопротивляться. Не хочу чувствовать этого, я не в силах больше выносить такое запредельное напряжение.

Прикосновение между ног осталось почти незамеченным моим переутомленным длительными ласками телом, но Никита не остановился на простом касании. Его пальцы творили нечто невообразимое, такое уже нельзя было просто игнорировать и, я клянусь, если бы Никита не успел заткнуть мне рот поцелуем, на мой крик сбежались бы все жильцы этого дома. А может и соседних.

Пальцы исчезли, подарив набухшим от желания складочкам секундную передышку, но что там та секунда, когда место пальцев тут же заняла обтянутая горячей гладкой плотью сталь?

Я подавилась невыносимо густым воздухом и собственным шокированным всхлипом — одним плавным и непрерывным толчком сладкий мучитель проник в меня на всю длину и мягко стукнулся в чувствительное донышко. Я выгнулась дугой, плотно прижимаясь влажной грудью к его, где под тугим переплетением мышц бешено билось сердце, застонала от тянущего все внутренности спазма и, внезапно, ослепла и оглохла, попав в центр вселенского взрыва.

Под сомкнутыми веками мелькали мириады звезд, тело сотрясали спазмы и омывали волны теплого облегчения.

Я стонала Никите в рот, хватала его за плечи и руки, цеплялась за мокрые бока и не понимала, как такое может быть — один восхитительно-освобождающий спазм сменялся другим, ещё более сильным.

Мне душно от внутреннего жара и от близости мужского тела, я вся мокрая, и Никита мокрый. Наши тела скользят, соединяются, сливаются в одно и, кажется, уже не могут быть ближе, но это только кажется.

Никита рывком поднимает меня, опирается на колени и усаживает верхом на свои бедра. Теперь он сидит в постели, а я сижу на нем и снова кусаю губы и вспоминаю, что думала — ближе быть не может. Может, ещё как может. Я соединяю его и себя всем весом, чувствую Никиту в такой глубине, о какой и помыслить не могла. Он давит и распирает, заставляя немного приподняться, чтобы облегчить это ощущение. Опираюсь о плечи, чтобы помочь себе, но ладони скользят, и я опять опускаюсь всем весом на каменные бедра.

Никита подбадривает, поддерживает руками, подталкивает тазом и я послушно поддаюсь. Вверх-вниз… Мгновенная передышка и опять наполненность до предела, до сопротивления мышц, до звёзд перед глазами и до нового спазма, заставляющего сжиматься самой и зажимать Никиту внутри себя.

— Настя.. — Никита и сам на пределе, и мне не нужны его слова, чтобы понять это.

Я чувствую его на уровне атомов, слышу, как звенят струны нервов, вижу каплю пота, сбегающую от виска к шее и ниже, на плечо. И, вместе с подкатывающим новым спазмом понимаю, — если не попробую его кожу языком на вкус, то просто умру.

И я пробую. Руки не выдерживают напряжения, соскальзывают с гладких плеч, я с силой бьюсь об его бедра, позволяя Никите заполнить себя до предела и даже больше. Солоноватый вкус кожи шеи, приправленный совместным стоном, кажется божественным и я, повинуясь порыву, не сдерживаюсь и кусаю его. Не просто прикусываю, а резко и плотно сжимаю зубы до тех пор, пока на языке не становится совсем солоно. Никита рычит и сильно бьёт бедрами снизу, заставляя меня подпрыгивать и стонать от сладкой боли, а после, когда я разжимаю зубы, рывком переворачивает, подминает под себя и в несколько озверелых толчков отправляет за пределы вселенной.

Я взрываюсь в сотый раз, больше не могу удержать себя в сознании, но даже проваливаясь в темноту, слышу ликующий рык, переходящий в вой.