— Ничего особенного. Наши волки познакомились и волк Михаила попытался прогнуть под себя моего. Не получилось. Он сильно давил, Насть, я даже не могу описать тебе это чувство, но точно знаю — волк деда сильнее волка Радо.

— А почему Радо смеялся?

— Даже не знаю.. — Никита сменил тон, обнял меня и рывком поднял, заставляя ногами обхватить его за талию. — Может, из-за того, что на каждую силу найдется другая, ещё бОльшая? — Чувственный поцелуй в ключицу заставил меня закусить губу и коротко выдохнуть. — Или у них какие-то давние счёты между собой? Не знаю… Кстати, у меня встречный вопрос.

— Какой? — Я совершенно разомлела от поцелуев в шею и хриплого предвкушения в голосе моего волка. Особенной пикантности моменту добавляла скрытая, бурлящая невидимыми потоками, сила Никиты. Довольно необычно было осознавать, что это большое мощное тело может быть таким нежным, а руки, способные без напряжения выломать дверной замок, такими ласковыми.

— Почему мы занимаемся такими скучными разговорами, а не любовью? — Ответил на мой вопрос своим Никита и аккуратно прикусил метку на шее.

От метки, как от подожженного бикфордова шнура, по венам и артериям хлынули искрящиеся горячие потоки, превращающие кровь в кипящую субстанцию. Возбуждение захватило тело стремительно и беспощадно, до стоящих дыбом самых крохотных волосков, до судорожно поджатых пальцев на ногах, до сбитого дыхания и пульсирующего томления внизу живота.

Моя дрожь передалась и Никите, а, может, она была его собственная, не знаю, но через минуту, когда его руки опустили меня на покрывало кровати, я чётко ощутила мелкую вибрацию мышц.

Никита смотрел серьезно и от его взгляда, проникновенного и тяжёлого, воздух вокруг перестал давать так необходимый сейчас кислород. Вдох, ещё один, и ещё… Ничего…

Шершавые ладони неторопливо гуляют по телу, снимают одежду и ласкают так нежно, словно пёрышком гладят, но от этой невесомости прикосновений в груди зарождаются стоны на грани крика. Я выгибаюсь кошкой, трусь и тянусь всем телом за ускользающими ласками. Хочу больше контакта, хочу силы, хочу дикого огня в глазах напротив.

Но в них по-прежнему спокойное, хоть и невероятно тяжёлое выражение. Никита словно изучает меня. Или мучает.

Поцелуи тоже не приносят облегчения, даже наоборот — усиливают телесный голод и до боли скручивают воображаемую пружину в животе.

Запускаю пальцы в жёсткие волосы, тяну Никиту на себя, пытаюсь углубить поцелуй, но он опять отстраняется, оставляя губы гореть от почти целомудренной ласки. Да что ж такое-то! Он смеётся надо мной? Всматриваюсь в сосредоточенное лицо, но Никита по-прежнему серьёзен. Ни улыбки, ни насмешки, ни дурашливого выражения лица.

— Никита… - я почти хнычу и опять цепляюсь за гладкие плечи.

Мне так нужны крепкие объятия, я хочу тяжелое тело сверху, а не эти "потирушки".

— Мм? — ласковое вопросительное мурлыканье в ухо отозвалось колючими мурашками и новой, почти нестерпимой волной возбуждения.

— Поцелуй меня… по-настоящему поцелуй.

Оставляю попытки притянуть желанное тело ближе и провожу ладонью по спине, скольжу по боку и ниже, по рельефному прессу. Чуть царапаю кожу под дорожкой курчавых волос, задеваю резинку боксеров и тихо вскрикиваю от неожиданности — Никита резко опускается, придавливая весом тела и зажимая мою ладонь между нашими телами.

Я говорила, что мне не хватает воздуха? Я ошибалась. Воздух кончился сейчас, когда Никита выполнил мою просьбу и поцеловал.

Его губы напирали сильно, бескомпромиссно, отбирая даже надежду на вдох, но это, странным образом, радовало. Именно это мне сейчас было необходимо — видеть и чувствовать его жажду, подчиняться его силе.

Твердые пальцы скользнули мне на затылок, потянули за волосы, запрокидывая голову выше и полностью открывая шею для несдержанных поцелуев. Он жадно прикасался губами к обнажившимуся участку, а я вздрагивала, дрожала и плавилась, совершенно теряясь в эмоциях и понимая, что больше не выдержу тяжёлого, болезненного возбуждения.