— Что? Что я могу сделать? — со злостью бросает Лин, до жжения в глазных яблоках уставившись на рой пляшущих пыльных мотыльков. Серые точки разлетаются, образуя плавные линии и размытые контуры.

— Скажи то, что они хотят услышать.

— Я не могу…, — отчаянно всхлипывает Элинор, царапая свою рубашку на животе. Там так пусто, холодно, больно.

— Почему, Эль?

— Это он убил их всех! Это он! А я выжила. Случайно. Нарушила его планы, — яростно восклицает Лин.

— Почему ты так в этом уверена?

— Потому что знаю, — закричала она. — И я не сумасшедшая! Нет!

— Тогда скажи, с кем ты разговариваешь сейчас, художница?

Лин в изнеможении закрывает глаза, прогоняя видение. Проклятые таблетки лишают ее разума. Параноидальный бред и галлюцинации. Слуховые, зрительные, фантомные. Они повторяются все чаще, реальнее, навязчивее. Черт, да она свихнется, если не найдет способ выбраться.

— Хочешь уйти отсюда — лги, — тихо произносит бархатистый голос. — Притворись. Забудь.

— Как?

— Я научу тебя. Не сопротивляйся. Не спорь.

— Ты с ними заодно! — вспыхивает Элинор, обращаясь в темноту. — Убирайся. Вон из моей головы, — дернувшись, она резко приподнимается на локтях, всматриваясь в чернильные тени, сгущающиеся в углах палаты.

— Меня там нет, — отзывается неразличимый гость. Она вздыхает с облегчением, не совсем осознавая происхождение этого чувства.

— Я здесь, — звучит одновременно со всех сторон, и ее бросает в ледяной озноб. Лин яростно трет глаза и зажимает ладонями уши.

— Убирайся, — хрипит она. — Прочь!

— Я думал, мы друзья, Эль, — с укоризной отвечают отвечает незваный собеседник.

— Тебя не может здесь быть, — мотая головой, бормочет Лин.

— Потому что ты этого не хочешь? Или боишься?

— Что тебе нужно? — распахнув глаза, она поворачивает голову и смотрит в самый дальний угол палаты. Там находится стул, на котором персонал обычно оставляет сменное постельное белье, чистые рубашки. Возможно, это только игра собственного задурманенного воображения, но кажется стул действительно кем-то занят.