Выгрузив дома вещи Мичурина, Лена набрала Машке. После вчерашнего истеричного звонка Машка больше не звонила сама и не отвечала на её звонки. Вдруг телефон зазвонил, прямо в руках. Лена схватила трубку, не глядя.
– Машка!
Но это звонила Людмила Исааковна.
Умер Николсон.
Нет, этот худший день не кончится никогда. Вместо слов соболезнования, Лена вдруг сказала:
– Мой Мичурин насмерть сбил человека, и Машка не хочет больше меня слышать.
Спустя полчаса Людмила Исааковна была у неё. Они обнялись и плакали до утра.
Новость о наезде на мигранта, который погиб в день, когда прооперировали его маленькую дочурку, попала во все СМИ. Лена не смотрела телевизор, не читала с утра газет. Когда Лена с утра вышла проводить Людмилу Исааковну к такси, соседки с детьми у подъезда, когда она поздоровалась с ними, демонстративно отвернулись.
– Это её ухажёр, – долетел ей в спину злобный шепоток.
Ухажёр – это Мичурин, поняла Лена. Она никогда не была своей в этом доме, той, к кому запросто можно забежать за солью или посплетничать, но общественный бойкот не прибавил ей настроения. Собственные чувства по этому поводу беспокоили её мало. А вот внимание общественности могло повлиять на решение присяжных. Адвокат сказал, что присяжные – это хорошо. Но теперь это могло сыграть в обратную сторону. Фотографии живого Рафика с маленькой дочерью на руках, у которой торчала из носа кислородная трубка, обошла все СМИ. Насчет искреннего участия к судьбе мигранта, каких погибало сотни в год на стройках, дорогах, подпольных цехах, Лена не заблуждалась. Без больной дочки, выжимавшей из зрителя эмоции, никто бы не обратил внимание на ДТП. Но фото Рафика с дочкой хорошо продавалось.
Дима пробежал с утра новости на рабочем экране.
– Чёрт, вот бедняга.
Он увидел хирурга Мичурина, которого показывали после семейного фото Рафика. В кабинет заглянула Юленька.
– Дмитрий Алексеевич, Савельев к вам.
– Пусти.
Вошёл Савельев. Вдобавок к служебной бэхе с водителем он получил конверт и личную секретаршу.
Савельев, конечно, поблагодарил, но, когда вернулся в свой кабинет, пересчитал деньги. Сумма там была немаленькая, но Савельев явно продешевил. Он тоже увидел утренние новости. Савельев был не дурак, он свёл концы с концами. Труд его явно заслуживал куда большего гонорара.
Посудите сами. Кто нашёл этого несчастного, который готов был продать почку, чтобы спасти дочку? Он, Савельев. Кто придумал схему для перевода денег так, чтобы нельзя было найти благодетеля? Тоже он.
Сначала Савельев был уверен, что это тупо откат кому-то под видом благотворительности, но деньги шли адресно больной девочке на операцию в фонд помощи. Может, этот странный Ушаков в самом деле решил осчастливить кого-то? Может, он тайный верующий, или что-то в таком духе. Савельева это не касалось.
Но потом, когда анонимный благотворитель велел ему организовать встречу тет-а тет с этим Рафиком, Савельев заподозрил неладное. Смысл был засекречивать, от кого перевод, если Ушаков решил лично встретиться с Рафиком один на один? Не проще ли было просто передать деньги из рук в руки? Или карточкой. Да ещё и встречу сторон надо было устроить не в привычной среде обитания мецената, а тот сам, Гора, пошёл к этому Магомеду. Или как его там, Рафик. Он сообщил ему, что тот должен явиться в «Чайхону» на крайней станции ветки, где селились одни мигранты и местные туда даже не совались. Зачем это понадобилось чистюле Ушакову? Савельев не раз замечал, как тот тщательно моет руки после каждого контакта и не терпит ни пылинки в своём кабинете.