— Пусть все делается аккуратно и по порядку.
Портной выудил из коробки нечто, завернутое в тонкую бумагу.
— Червлёнь, — вещал он, — должна сочетаться с шелком аржан — так обозначается серебристый цвет, тогда как меховой воротник мантии непременно должен быть горностаевым — мех горностая, как вы знаете, белый. Мантия застегивается на правом плече пятью золотыми пуговицами шаровидной формы.
Деларм нахмурился:
— Золото, серебро, да еще горностай — помилуйте, я скромный человек!
— Даже епископы носят золото и серебро.
— Но я же не епископ. Для меня это слишком… вычурно.
— Вам ведь придется присутствовать на церемониях.
Предполагалось, что Деларм, случись ему все-таки стать лордом поместья Эском, должен будет председательствовать на собраниях арендаторов — если таковые будут иметь место. Он вычитал, что на подобных собраниях обсуждались вопросы, связанные с сельским хозяйством, права и обязанности арендаторов, а также разрешались споры. Если же его изберут мировым судьей, то к этим обязанностям прибавится еще и назначение констеблей, дегустаторов пива и прочих ответственных лиц поместья. Возможно, в его ведении окажется и полицейский надзор, в частности право ареста и суда над нарушителями общественного порядка. Лорд Клайв ему подробно обо всем рассказывал.
Крэмпол стоял, держа на вытянутых руках облачение новоявленного лорда. Стоило оно немало, а портному вовсе не хотелось быть настойчивым. В силу профессии ему частенько приходилось иметь дело с клиентами, чей род занятий предполагал не выставлять напоказ собственной расточительности, а уж тем паче — тщеславия. Крэмпол подождет, пока Деларм решится примерить свой костюм.
С видимой неохотой Деларм купил его.
3
Перелет из Сан-Франциско до Лондона занимает одиннадцать часов, и немудрено, что ни один из пассажиров, прибывающих в лондонское Хитроу, не может похвастаться легкой походкой и энтузиазмом во взоре. Ибо полет кажется одной бесконечной ночью: снуют туда-сюда стюардессы, ерзают в креслах одуревшие от многочасовой неподвижности пассажиры, да еще какое-нибудь дитя начинает хныкать и никак не желает успокаиваться. И ты словно бы отдаляешься от происходящего, понимая, что надо лишь переждать. В конце концов, где еще такое бывает: летишь через полмира на высоте трех тысяч футов, за какой-нибудь час преодолевая сотни миль; за время, пока какой-нибудь селянин доберется до ближайшего города, ты будешь уже в другой части света. Тем не менее ощущения далеки от восхитительных.
В первый раз за последние три месяца Стречи осталась одна — то есть совсем одна. Во время ее жизни с Клайвом последний частенько исчезал на пару дней; но в Америке всегда было на что отвлечься и не было теперешнего ощущения всепоглощающей пустоты — точно в голове не осталось ни одной мысли, только какие-то ненужные обрывки. В куче этих обрывков иногда попадались вопросы: зачем она здесь, что она делает, как получилось, что она во все это влипла? Стречи отправилась в Америку, привлеченная объявлениями одного аукционного дома и призрачной возможностью заполучить сколько-нибудь стоящую работу. Она устроилась-таки в аукционный дом, даже успела понравиться начальству — а через три недели познакомилась с Клайвом. Даже во время знакомства она разглядела характерные признаки — ей еще подумалось, ну вот, опять, — и почему это меня тянет на подлецов? Неужели мне не хватает стержня? Или прав был Микки, когда сказал, что в последнее время мои дела идут что-то слишком хорошо?
За два часа до посадки в Хитроу, когда застывший было лайнер принялся снижаться и в глубине салона показалась стюардесса, неся на подносе несъедобный завтрак, Стречи поднялась со своего места и направилась в туалет. У крошечной раковины угодливо стояли две склянки одеколона, но пахли они кем-то другим — так пахнет незнакомыми духами лацкан пиджака неверного мужа. Она к ним не прикоснулась. Зато обнаружила, что постарела лет на пять. Стоило ей распустить волосы, черты ее смягчились — но она тут же снова собрала их в строгий пучок. Подправила макияж. По счастью, ее одежда была сделана из современного несминаемого материала, и, когда Стречи вернулась на свое место, лицо ее тоже выглядело «несминаемым».
Завтрак был подан в ее отсутствие, и на кресле красовался неизбежный пластиковый поднос. Первой ее мыслью было его не трогать, однако впереди предстоял долгий день. А теперь, по всей видимости, ей придется экономить.
А что же Клайв? Ну, начнем с того, что он еще спал (благодаря пресловутой восьмичасовой разнице), но по пробуждении решил, что экономить — не в его стиле, и засим направился в отель «Клифт» выпить утренний кофе. Он набрал пару номеров, по обыкновению попросил перезвонить ему в отель, и в ожидании звонков устроился с чашкой кофе и газетами, в коих просматривал объявления о продаже недвижимости, делая пометки мраморного цвета ручкой марки «Уотермен».
Вынужден признать, что лорд Клайв удостаивался гораздо меньшего внимания персонала, чем его нетитулованная помощница мисс Стречи. С другой стороны, он сам не любил, когда его беспокоили. Его последнее объявление не прошло незамеченным, и, хотя он предпочел бы, чтобы в первый раз клиентам звонила его секретарь, с видимым удовольствием смаковал почтительную паузу, неизменно возникавшую после того, как он называл свой титул. Без сомнения, титул лорда оказался весьма полезным приобретением.
Эдгар Деларм совершил самую большую ошибку потенциального покупателя: он стал считать титул своим. Последние сомнения рассеял его портной. Крэмпол — который ни разу не видел ни лорда Клайва, ни какого-либо другого английского лорда, — был отнюдь не новичком. Твердо намеренный провернуть дельце прежде, чем пронюхают конкуренты, за собственно одеяние он запросил его «реальную» цену (читай — в два раза больше реальной) и, как только Деларм это проглотил, предложил еще полный поднос лакомых кусочков в виде меховой отделки, церемониального головного убора, всяких мудреного вида пуговиц и украшений, которые гордо именовались «неотъемлемыми атрибутами настоящего лорда». Знание тонкостей церковного облачения мало помогло портному, но у сего достойного мужа имелась еще и обширная коллекция фотографий киногероев; именно оттуда он и черпал, так сказать, свои идеи. Сначала Деларм держался настороженно, как стреляный воробей, который всегда точно знает, что, если на подоконнике рассыпаны хлебные крошки, где-то поблизости непременно прячется мальчишка с рогаткой; но сладкоречивый Крэмпол все-таки уговорил его. И когда единственной реакцией клиента на цену за основное одеяние был покорный — как искренне надеялся портной — кивок, за ним тут же последовали прочие атрибуты.
К тому времени хитрая старая щука Эдгар Деларм уже плотно сидел у него на крючке. Ибо все его исследования меркли перед искусством опытного надувалы Крэмпола. В конце концов клиент предприимчивого портного сделался обладателем побрякушек, которые имели большее отношение к Голливуду, чем к какой-либо геральдике, и окончательно созрел для объявления окончательной цены — стоит ли говорить, что она втрое превышала подлинную.