Но эта особенность должна остаться неразбавленной: Стая особенно ловких метателей камней исчезнет, если присоединится к компании из нескольких сотен шимпанзе. Большее поглотит меньшее. Любой контакт вынудит их спариваться с кем-то, не входившим в первоначальный клан. Брак вне племени — и их генетическое наследие утратит чистоту.
Привести к равновесию генетические особенности малой группы и стабильность большой — вот в чем фокус. У какой-то удачливой стаи могут оказаться счастливые гены, дарованные им природой черты, которые позволят отражать вызовы, бросаемые вечно меняющимся миром. Они выстоят. Но если эти гены никогда не перейдут к другим шимпанзе, что тогда?
Небольшое число неродственных спариваний — и черта проникнет и в другие группы. Она просочится сквозь сито времени, ее унаследуют многие. Она распространится.
Следовательно, действительно полезно поддерживать тлеющую враждебность к чужакам, непосредственное ощущение их «неправильности».
Так что маленькие группки держатся за присущие лишь им особенности, и некоторые процветают. Они выживают; большинство погибает. Эволюционные скачки происходят быстрее в малочисленных, изолированных сообществах, практически не контактирующих с другими. Они хранят свое генетическое имущество в одной небольшой корзине — в стае. Лишь иногда они спариваются с представителями другой стаи — зачастую используя насилие.
Цена непомерно высока: строгое предпочтение своего собственного крошечного жребия.
Они ненавидят толпы, незнакомцев, шум. Группы, насчитывающие меньше десятка членов, слишком уязвимы для болезней или хищников; пара потерь, и стая пропала. Чересчур много особей — и преимущества близкородственного спаривания теряются. Они неизменно верны своей группе, легко опознают друг друга в темноте по запаху, даже на больших расстояниях. У них много общих генов, и поэтому альтруизм в стае — обычное явление.
Они чтут героизм — ведь даже если герой погибает, его гены остаются у его родни и переходят к другим.
А если чужак вдруг пройдет проверку на внешность, поведение, запах, ласки — даже тогда культура усилит эффект. Незнакомцы с иным языком, или привычками, или осанкой покажутся отталкивающими. Все, что служит отличительными признаками группы, помогает поддерживать ненависть к другим.
Затем каждый малый генетический ансамбль путем естественного отбора вытеснит ненаследуемые различия — даже случайные, почти не связанные с выживанием… И так развивается культура. Так случилось и с людьми.
Многообразие и разнородность племенных взаимоотношений способствовали генетическому «разбавлению». Они прислушались к древнему зову отчужденного, настороженного племенного строя.
Леон-Япан неуютно поежился. В размышлениях Леона слово «они» означало как людей, так и шимпанзе. Описание подходило и тем и другим.
Вот где скрывался ключ. Люди приспособились к цивилизации,
Но даже чудеса нуждаются в объяснении. Как могла цивилизация сохранять стабильность, опираясь на такие грубые существа, как люди?
Леон никогда раньше не рассматривал этот вопрос в таком ослепительном — и унижающем — свете.
И ответа у него не было.
Они шагали наперекор тупой, глубокой тревоге их шимпанзе.
Япан учуял какой-то запах, и взгляд его заметался по сторонам. С помощью полного набора успокаивающих мыслей и ловких трюков, которым он научился, Леон заставлял своего шимпанзе продолжать идти.
У Келли проблем было больше. Самке шимпанзе не нравилось взбираться на высокие, крутые склоны оврагов, пересекающих путь к горному хребту. Колючие кусты создавали преграду, и на то, чтобы их обогнуть, уходило много времени. На этой высоте фрукты встречались редко.
Плечи и руки Япана постоянно ныли. Шимпанзе передвигались на всех четырех, потому что их необычайно сильные конечности принимали на себя значительную часть массы тела. Умение передвигаться и по деревьям, и по земле приводит к тому, что не удается довести до совершенства ни того, ни другого. Шила и Япан кряхтели и хныкали от боли, гложущей их ступни, колени, кисти, плечи. Шимпанзе никогда не были хорошими путешественниками.