– Главное, Разумовские снова вместе, – повторял он, прижимая нас с мамой к своей груди. – А все остальное наладится.

Возвращение к «нормальной» жизни, по которой я когда-то так скучала, проходило весьма болезненно. По ночам я все так же рыдала в подушку, а когда наступал день… Беда в том, что мне абсолютно ничего не хотелось, даже смартфон брать в руки, не то что общаться со старыми знакомыми по универу.

Мне нужен был только он, мой князь Воронцов. Чем бы я ни занималась и в какую бы сторону не смотрела – все вокруг напоминало о нем. Даже на осеннем небе, затянутом тучами, я видела его грустные зеленые глаза, и где-то внутри на душе от нарастающего одиночества истомно выли волки.

На мои просьбы вернуться в дом графини родители отвечали отказом. А когда я сама попыталась сбежать, задержали в дверях, как какую-то преступницу.

– Ты еще слишком слаба для новых приключений, Катерина. Не хочешь думать о себе, подумай о ребенке, – выдала мама, пригвоздив меня к стулу порицательным взглядом, и ведь была абсолютно права.

Токсикоз только набирал силу. Если раньше меня лишь немножко подташнивало, то теперь реально рвало на каждом углу от любого раздражающего запаха. А то, чего хотелось съесть, вроде янтарных смешинок, в этом мире не росло и не готовилось.

– Попробуй отвлечься и заняться чем-то для души. Вот увидишь, это состояние скоро пройдет и станет гораздо легче, – успокаивала мама, будто бы случайно подложив в мою комнату чистое полотно и краски.

Ее план с арт-терапией сработал. Я рисовала по памяти с той же достоверностью, как если бы Даниил сидел прямо передо мной. Когда я закончила портрет любимого, взялась писать Матрену и Матвейку, а потом мистера Тинвалино и цветущие лазоревые поля, раскинувшиеся у подножья Бруннеры.

– До чего все-таки видный молодой человек, – не осталась равнодушной к моему творчеству мама, все чаще задавая вопросы про магический мир, его жителей и внутреннее устройство. – А сколько ему лет?

– Сто двадцать, – ответила без задней мысли, где-то в душе давно смирившись с этой страшной цифрой.

– Он что, бессмертный?! – ее глаза заметно округлились.

– Нет, конечно. Хотя, было бы неплохо, и я бы сейчас так за него не волновалась. Просто в мире, где правит магия, люди живут дольше и время течет иначе.

– Это что же выходит, попади мы туда с твоим отцом, о приближающейся пенсии еще лет пятьдесят можно было бы не волноваться?

– Ну, что-то вроде того.

За работой прошла неделя, а за ней пролетел целый месяц. Силы понемногу восстанавливались и мое душевное состояние тоже уже не было таким подавленным. Я была не одна, все чаще ощущая внутри себя присутствие новой жизни. Я разговаривала с ним, почему-то будучи уверенной, что это мальчик, мой маленький Воронцов. И вот что интересно – он мне отвечал. Иначе я просто не могла объяснить те странные видения, которые стали приходить ко мне во снах.

Что помнила, поутру я зарисовывала в специальный альбом. Так, на одних его страницах появились неизвестные мне иероглифы, а на других какой-то старинный кинжал с гравировкой в форме кобры. Он снился мне особенно часто.

– Что новенького увидела сегодня? – интересовалась моими видениями мама.

– Опять какие-то иероглифы. Но это не удивительно, ведь Даниил обладает редким даром, позволяющим их расшифровывать, возможно, он передался и ребенку. А еще вот это.

Особняк графини Разумовской на моем наброске выглядел как в свои лучшие годы, хоть в живую я его таким никогда не видела. В этот раз мама не спорила и даже близко не смеялась надо мной, лишь притянула к себе и крепко-крепко обняла.

– Господи, девочка моя, сколько же ты всего натерпелась! Если бы только я не уехала в тот день на эту чертову сделку, и не оставила тебя совсем одну в этом старинном доме…