Он бережно приподнял ее голову и поднес кружку к ее губам. Горячий отвар приятно согрел горло.

– Горько, – сморщилась она.

– Ты еще первые мои варева не пила, – усмехнулся он, отставив кружку.

Она полежала еще несколько минут у него на коленях, пока не почувствовала в себе силы встать.

– Долго мы тут? – спросила она.

– Четвертый день, – начал рассказывать Никита. – Несколько раз у тебя начинался сильный жар, ты даже бредила, но снега вокруг полно, так что сбивать температуру было не трудно. Сегодня была первая ночь, когда ты проспала спокойно.

– А ты?

– И я спал спокойно, – улыбнулся он.

– Да нет же, я имею в виду, как ты чувствуешь себя?

– Именно так, как должен чувствовать человек, которого сначала изорвали в куски, а потом снова склеили, – ответил он, но совершенно без сарказма, лишь с едва уловимой горечью, – я жив благодаря тебе.

– Ох и дался ты мне, – с наигранным раздражением сказала она.

– Ну я же того стою, – парировал он.

– Это точно.

На какое-то время повисла пауза, но дискомфорта и смущения она не принесла.

– Расскажи, что случилось за то время, что я была не в себе, – попросила женщина.

Никита прислонился спиной к своду пещеры и начал:

– Я очнулся, когда ты уже лежала и почти не дышала. Встал с трудом, так все болело. Потом увидел, в каком состоянии ты, и сразу все как рукой сняло. Ты потеряла много крови, все руки изрезала, а ладони вообще в ужасном состоянии были. До рассвета немного оставалось. Возвращаться ни к тебе, ни ко мне было нельзя. Даже, если к тому моменту деревенские еще не пришли к тебе, то уже наверняка собирались. Поняли они или нет, почему умерли их мужики, не знаю, но все равно, рисковать было нельзя. Я отнес тебя в зимовье, как мы и договаривались.

Я оставил тебя тут, забрал с капища все вещи, следы крови снегом припорошил. А, еще, ты прости, но в твоей торбе покопался. Искал что-то, что может тебя подлечить. Заварил то, что знал, чабрец, ромашку, кору дуба, остальное было незнакомое, решил не трогать. Поить тебя в таком состоянии было не просто, большая часть мимо проливалась, но что-то все-таки попало и помогло, наверное.

Потом ближе к обеду пошел к твоему дому, подкрался к нему со стороны леса. Деревенские церемониться не стали. Выбили дверь, посрывали ставни с окон, но внутри почти ничего не тронули: так… стулья да кровать опрокинули. Но деревня на ушах стоит. Все бегают из дома в дом, голосят что-то. Я старался не попасться на глаза никому. Взял теплые вещи, лекарства, какие нашел, еды немного, и вернулся. Ты бредила и температурила три дня. Потом стала успокаиваться.

В деревню я больше не ходил, делать там нечего. Еды у нас еще ненадолго хватит, а потом уходить отсюда нужно будет, как только ты окрепнешь. Выйдем к дороге, поймаем попутку, и до Туры, а там придумаем что-нибудь.