— Да-у наушлиусь у знаующиух слова-у. Гоурыуныучи, оуни же оубороутники — тоу люди-у, то дракоуны. Трёглауых в роуду их дауно уж нету.

— Оборотники?

— Те, что облики меняют, — пояснил Кот. — Живут в две ипостаси — человеческой и животной.

— Как оборотни? И много таких?

— Неу многоу — воулкодлауки, Гоурыноучи-у быули-у, коулдуны-у уоудилиусь, но-у эутих лучше-у не-у упомянауть…

— Ты не отвлекайся, Степан, — поторопил Кот.

— Сау-ми оутулеукаете, — Степан потянулся, сменил позу, свесив огромный, больше, чем он сам, хвост. — Рауз тоулько-у Коущеи, то-у к ниум наудо, оуни найдут уам Яугу и наслеудство-у передаудут, и уласть.

— А я? — напомнил о себе Череп.

— И теубя-у, гоуреумычный, оутпустяут. Коули захотяут.

— Многообещающе…

Кот ещё нарассказывал всякого, но тягучая манера выносила мозг. И всё же я осмелилась и, заранее набравшись терпения, спросила, несомненно, важный в нашей ситуации вопрос:

— А Пушкина вы знаете?

— Знауюу, знауюу, чегоу ж не зауть.

— И кто он? Волшебник какой-то? Или как?

— Аришкин подкоурмыш, таулаунтлиуы-ый, — в Нави окончательно потемнело, но глаза Черепа неплохо всё подсвечивали, потому я увидела, как довольно Степан зашевелил усами.

— Аришкин? Арины Родионовны? Она была ведьмой?

— Уедьмоуй, потоумтсвенноуй, — покивал Степан. — Крепоустной былау, но-у в хороуших отноушениях с Яугой, та-у и её-у, и любимца её-у, Сашку, к наум сюда уодила-у. Уо-ут прямоу тут сидели, Сашкау в море-у плескаулся, скаузки любил послушауть.

— Закачаешься, — прошептала восторженно. Пушкин, получается, и правда тут был, мёд пил, сказки слушал — всё, как и писал. Интересно, что в его произведениях правда, а что — выдумка?..

— А как нам к Кощею попасть? — удивительно, но самый важный вопрос задал Петя.

— Таук в Ягиноум доуме живёуте, сауми разберёутесь. На пеучи посидиуте, в блюдцеу поглядитеу, да у клубочка-у доуроги-у спросите.