- Здравствуй, красавица, - ответил я, затем спросил у ее матери. - Не подскажите, где мне найти Гришутину?
- Проходите дальше, ее комната в самом конце коридора. Хотя нет, погодите, она же сейчас на работе.
- А где находится...
- Извините, не знаю, - перебила меня женщина. - Что-то с музеем связано. Идем, Танечка.
Когда они прошли мимо меня, я перешагнул порог и вошел в коммунальную квартиру. Коридор пах мокрым бельем и жареной картошкой. На его облупившихся стенах в произвольном порядке висели тазы, стиральные доски и детские велосипеды. Где-то плакал ребенок, рядом, за фанерной дверью, ругались муж с женой, по коридору, мимо меня перекрикиваясь и смеясь, пробежала стайка детей. В голову сами собой пришли слова из песни В. Высоцкого: "...Все жили вровень, скромно так: система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная". Неожиданно одна из дверей открылась, и на пороге показался уже знакомый мне урод. Не знаю, что он увидел на моем лице, но исчез обратно так быстро, как словно бы мышь юркнула в нору, спасаясь от кошки. Вдруг неожиданно потянуло чем-то горелым. Запах услышал не только я, так как почти над моим ухом раздался злобный женский вопль из-за фанерной стенки: - Фроська, ты что творишь, паскуда! Дом сожжёшь!
Я уже собрался постучаться в ближайшую дверь, как входная дверь снова открылась, и я увидел на пороге сухонькую старушку в детской панамке и с бидончиком в руке.
- Здравствуйте, уважаемая. Не подскажете, где мне найти Гришутину?
Старушка остановилась, окинула меня внимательным взглядом с ног до головы, видно оценивая, стоит ли говорить, и только потом ответила: - Здравствуй, милок. Где ж ей сейчас быть, как на работе, в музее. Он тут, недалече. Выйдешь от нас и пойдешь... - и она обстоятельно, даже с излишними подробностями, рассказала, как добраться до музея.
Поблагодарив ее, я отправился по указанному мне маршруту. Благодаря обстоятельной старушке я сравнительно быстро вышел к зданию-дворцу с табличкой "Цветковская галерея. Музей художественного искусства". Поднявшись по широким ступеням и войдя в широкий и прохладный вестибюль, я огляделся. Ни одного человека. Справа, по случаю лета, пустовала вешалка, а слева стояла будка с окошечком и надписью наверху "Касса". Подойдя к кассе, я только открыл рот, как сидевшая там, сухопарая дама неопределенных лет, опередила меня неожиданным вопросом: - Вы сам по себе, гражданин?
- Гм. Ну да.
- Тогда с вас двадцать пять копеек.
- Я пришел сюда не любоваться картинами. Мне просто надо поговорить с Гришутиной Анастасией Васильевной.
- Купите билет и можете идти разговаривать, - сказала, как отрезала кассир.
Я отдал ей двадцать пять копеек, получил билет, но при этом, не удержавшись, спросил: - А если бы я не был сам по себе?
- Тогда бы вы были в составе экскурсии, и билет вам стоил десять копеек.
Пройдя в первый зал, откуда начиналась экспозиция, я сразу подошел к женщине - смотрительнице, лет тридцати пяти. Строгое темно-синее платье с кружевным воротничком подчеркивало стройность ее фигуры, а густые волосы, уложенные узлом на голове, демонстрировали изящность шеи. Взгляд синих глаз мягкий и доброжелательный.
"Приятная женщина, - отметил про себя я.
- Здравствуйте. Не подскажите, где я могу увидеть гражданку Гришутину?
- Здравствуйте. Это я, но вас, извините, не знаю.
- Меня зовут Александр Станиславович. Можно просто звать Сашей. Я приехал из Красноярска и привез вам письмо от Натальи Алексеевны.