– Сдается мне, что у тебя где-то подгорает мясо…

Он встал, подошел к холсту, скрывавшему вход в пещеру и отдернув его вошел в соседнее помещение.

– Во истину ты святой! – воскликнул паладин, осматривая пещеру, – раз господь настолько расширил твое скромное жилище! Я же говорю, что мясо подгорает, – сказал он, указав на котел под крышкой которого булькала похлебка.

– Ах это? – замахал руками Тук, – лесной сторож оставил кое-какие съестные припасы. Грех было бы, если бы они пропали. А я в своих думах о боге, совсем забыл о них. Хорошо, что ты напомнил. Я думаю, что лесник не будет возражать, если я угощу дорогого гостя сытной похлебкой и куском мяса.

Тук снял крышку, наполнил черпаком плошку, а мясо вывалил на большое блюдо.

Паладин, не стесняясь, стал жадно, есть, поглядывая на монаха. У голодного Тука текли слюнки от вида и запаха вкусной пищи, но он продолжал скромно сидеть в сторонке.

– Что же ты не ешь? – удивился рыцарь.

– Обед, данный мною, – поднял глаза к потолку Тук, – не позволяет мне вкушать мясо в пятницу.

– В землях, где я воевал, – сказал паладин, отложив в сторону, обглоданную заячью лапку, – каждый хозяин, принимающий у себя гостя, должен сам вместе с ним вкушать пищу, дабы гость не подумал, что пища отравлена…

– Да? – сделал вид, что задумался Тук, – ну разве, что только лишь для вашего спокойствия.

Он набросился на еду, с жадностью откусывая куски мяса.

– Теперь я вижу, – расхохотался паладин, беря в руки кувшин с водой, – что пища годная.

Он уже поднес горлышко к губам, но монах остановил его.

– Стой! Это же вода! Для такого гостя добрый лесной сторож оставил прекрасный эль.

Тук разгреб ветошь, поставил на стол большой бочонок, вытащил пробку и наполнил до краев две чаши.

– Ого! – гость с удовольствием отпил напиток, – а как же твой "обед"? Нет ли греха в питье эля в святой день?

– Это только для вашего успокоения, – улыбнулся Тук, осушив свою чашу до дна одним глотком, – дабы вы не решили, что питье отравлено.

Монах и его гость взглянули друг на друга и дружно расхохотались…