На площади перед горящей цитаделью монголы начали заранее торжествовать победу; опьянённые кровью, кричали они:
– Ещё один город, ещё одно царство пало к ногам нашим; возьмём же последнее убежище булгар, насладимся царскими жёнами и дочерями, захватим тонконогих коней; притащим на аркане самого эмира и бросим к шатру Бату-хана!
В это мгновение распахнулись ворота цитадели: булгары не пожелали ждать смерти, а сами пошли в последнюю атаку. Впереди скакал невиданный воин: в золотом плаще, в сверкающем позолотой шлеме с забралом, защищающем лицо, он рубил сверкающим в отблесках пожаров клинком – словно ангел возмездия с огненным мечом.
Ошеломлённые монголы заорали, подались назад, крича:
– Кояш-батыр вернулся! Смерть нам!
Страх был столь велик, а отчаянный натиск столь силён, что храбрецы, быть может, вырвались бы из пылающего города и скрылись в непроходимых лесах – но тут в дело вступил Субэдэй. Он хлестал плетью, плашмя бил китайским длинным мечом паникующих и рычал:
– Трусливые бараны! Повернитесь и сражайтесь, или умрёте раньше, чем булгарские безумцы!
И бросил в бой личную охрану Бату: нукеров в доспехах из связанных шнурами железных пластин, неуязвимых для стрел. Они копейным ударом остановили натиск и длинными мечами довершили дело: булгары сопротивлялись отчаянно, но их было мало. Слишком мало…
Золотого всадника вырвали из седла, навалились, обезоружили. Уложили лицом в пропитанную кровью грязь и уселись сверху, ожидая, когда придёт хан.
– Переверните его, – велел Бату, – очень интересно взглянуть на новоявленного Кояш-батыра. Признайся, Иджим-бек: ты, ко всему прочему, ещё и шаман, умеешь раздваиваться?
Стоящий позади хана высокий рыжеволосый юртчи промолчал; а распалённый схваткой Субэдэй-багатур поднял меч и сказал:
– Сейчас посмотрим, сколько здесь Солнечных Багатуров, или это лишь глупая сказка для утешения неудачников.
Пленного подняли. Содрали золотой плащ, сняли с головы позолоченный шлем: показалось перемазанное кровью и копотью лицо кыпчака.
– Самозванец, – усмехнулся Бату, – убейте его.
– Подождите! – крикнул юртчи. – Это лучший сардар эмира. Я поговорю с ним.
– Попробуй, – разрешил хан.
Дмитрий шагнул вперёд, посмотрел в грязное лицо друга. Тихо произнёс:
– Ну здравствуй, брат.
– А я не верил, – усмехнулся Азамат, – побил даже одного, когда тот заявил, что наша надежда, храбрый Иджим-бек, предал Булгар и сбежал к монголам. Искали тебя везде, мечтая найти живым – чтобы обнять, раненым – чтобы вылечить, мёртвым – чтобы оплакать и похоронить с воинскими почестями. А ты, оказывается, теперь при татарском обозе. Догрызаешь объедки, которыми пренебрёг даже старая собака Субэдэй.
– Я узнал тебя, – вмешался темник, – ты был нукером у моего друга Джэбэ, а потом командовал кыпчаками. И предал нас в Бараньей битве, дерьмо шакала. Сам, своими руками тебя…