Мои щеки вспыхнули. Черт, черт, черт, даже неудобно как-то.

На самом деле я долго пыталась найти собственный стиль и направление, но все было не то. Не было изюминки. Не было души. А после того, что со мной произошло, не было даже желания продолжать рисовать. Я даже всерьез задумалась покинуть художественную школу, о которой мечтала столько лет.

А потом моя сокурсница случайно увидела картину, которую я прятала у себя в комнате. Это было единственное, что я взяла с собой из прошлой жизни.

Давид, которого я рисовала в одних камуфляжных штанах еще тогда, когда была безмерно счастлива. И до безумия глупа и наивна.

Я не смогла уничтожить эту картину. Это было одновременно напоминанием и о лучших днях моей жизни, и о том, как сильно можно ошибиться в человеке. Урок, который я запомню на всю жизнь.

Эми сказала, что у меня получается изображать мужчин так, что кровь в жилах стынет. И я попробовала вновь. Правда, в этот раз не Давида. Я заплатила натурщику.

У него было божественное тело, в частности ягодицы. Это был черно-белый портрет его спины и сексуальной задницы. Моя работа получила высший балл, меня похвалили, сказали, что давно не видели такой игры света и теней, и неважно, что там был обнаженный мужик.

Собственно, с этого все и началось. Теперь у меня есть собственный уголок в картинной галерее современного искусства в нескольких странах мира. И мой отец точно не сможет мной гордиться и уж тем более похвастаться перед кем-то. Дочь, которая тратит свой талант на мазню в виде обнаженных мужиков, — не то, что стоит рассказывать своим коллегам по работе.

А насчет Давида… черт. Это было недоразумение.

Я в очередной раз хандрила. А еще проснулась с пульсацией между ног от непристойных картинок, которые подбросил мой мозг во сне. Каждую ночь, словно по команде, в моих снах появлялся Леонов. И чаще всего у нас был безумный секс, после чего он бросал меня, а я умоляла не уходить. Я просыпалась возбужденная, неудовлетворенная, а еще со слезами на глазах.

Я тосковала по ощущениям, которые мне дарил только он. Даже несмотря на ненависть, что с каждым днем прорастала все глубже и глубже в моей душе, я чувствовала влечение к бывшему мужу и не могла с этим ничего поделать.

И вот после очередного такого безумного сна я взяла в руки кисть, накинула на плечи халат, начала выводить пошлый рисунок и очнулась лишь тогда, когда мой агент был полон решимости выбить дверь в квартиру, потому что телефон сел и я не выходила на связь почти сутки.

Конечно же, я не рассчитывала, что он увидит, чем я занималась все это время.

Но он увидел.

И несколько дней пытался убедить отправить эту работу на ежегодную выставку современного искусства в Нью-Йорк. Я сопротивлялась. «Пенис Давида» — так я мысленно называла картину — не предназначался для чужих глаз. Но Алекс был бы не Алексом, если бы тайком не вывез ее вместе с остальными моими работами из студии и не отправил на вставку.

Именно поэтому внушительное хозяйство моего бывшего мужа лицезрит толпа ценителей искусства. Ведь я так мастерски передаю игру света и теней… Ну, вы поняли.

— Я польщена, что ты следил за моей жизнью, но не стоит приписывать себе чужие заслуги. Натурщику из Словении это не понравится, — вру я, стараясь придать своему голосу твердости.

Давид фыркнул. Не поверил мне ни капельки. Гневно зыркнул на меня, ставя на стол две чашки с чаем. Я прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди. Давид проследил за моим движением, его кадык дернулся, взгляд потемнел. Только сейчас я вспомнила, что под майкой у меня нет лифчика.

Чудесно.

— Садись, — кивком указывает на стул и достает из холодильника бутылку вина. — Тебе нужно расслабиться немного.