Гудзенко вначале смеялся:

— Рискованно градом вылиться. Свалишься и растаешь…

Но Бондаренко настаивал на своем:

— Этого вовсе не надо бояться. Напротив, усвой, пожалуйста: это наше преимущество. Да, да, растаять, улетучиться, чтобы враг тебя не мог преследовать… Если ты вдумаешься в то, что происходит в действительности, ты увидишь: так оно и есть. Скоро год, как мы здесь, в тылу врага, в Брянских лесах, и противник бросил против нас добрый десяток дивизий. А что толку? Рвут и мечут эти дивизии, как ветер в непогоду. А нас все больше, и мы все сильнее.

Не буду заранее оценивать эти мысли Алексея Дмитриевича. Так рассуждал не он один: почти от всех партизан, с которыми мне приходилось встречаться, слышал я подобные рассуждения.

Интересные соображения высказывал и Александр Васильевич Суслин, секретарь Навлинского райкома партии и комиссар отряда этого района. Вероятно, они не ему первому пришли на ум, но он хорошо их продумал и говорил убежденно:

— Главнейшее наше преимущество — нас поддерживает весь народ наш — советский народ, умный, отважный, терпеливый, преданный идеям советской власти. Затем — местность нам родная, знакомая. Когда народ берется за оружие, тогда и природа, в особенности лес, начинает играть роль техники, смертоносной для неприятеля. Словом, вся земля воюет…

Эта запись от июля сорок второго года напомнила мне о том, как я впервые познакомился с картой нашего партизанского края. В то время я был начальником штаба соединения партизанских отрядов Выгоничского района и подготавливал докладную записку о развертывании диверсионной и боевой деятельности на железных дорогах. По этому вопросу меня вызвали в штаб объединенных партизанских отрядов.

Командир объединения Емлютин и комиссар Бондаренко приняли меня на опушке леса. День стоял жаркий, и житья не было от комаров; тучами висели они над нашими головами, назойливо лезли в лицо, в нос и в уши. Бондаренко разложил на траве карту-километровку и, легко читая ее, показал мне наши партизанские владения.

Прежде всего он обратил мое внимание на большое зеленое пятно, окаймленное красной ломаной линией. По зеленому пятну было разбросано множество красных точек различной формы и величины. Местами точки роились, наползая одна на другую, другие были расположены на значительном расстоянии друг от друга.

— Вот наш пирог, — сказал Бондаренко, проводя тупым концом карандаша по красной линии.

Сравнение было удачным. Зеленое пятно действительно своим очертанием напоминало форму пирога, заостренный конец которого упирался в город Брянск.

— Пирог жирный, заманчивый; который, уж раз немцы кидаются на него, да начинка не по зубам, — говорил Бондаренко.

В тылу врага, в Брянских лесах, я находился уже больше полугода. Но то, что мы, партизаны, отвоевали у врага, впервые наглядно, на карте, довелось увидеть лишь в этот жаркий день. Схемы, составляемые мной со слов товарищей, не давали полного представления о территории, которой мы владели. Только теперь я мог как следует оценить наши успехи. «Огромная территория», — подумал я.

Бондаренко словно угадал мою мысль.

— Сто пятьдесят километров в длину и до восьмидесяти километров в ширину, всего двенадцать тысяч квадратных километров — вот какой это пирог! — сказал он, постукивая по карте карандашом. — Двенадцать тысяч квадратных километров! Целое государство! Фронт немцев где-то там, на востоке, а мы тут растянулись поперек дорог и знать ничего не хотим. Вначале гитлеровцы говорили, что партизаны — это чепуха, отчаявшиеся одиночки, большевистские агенты-фанатики и дни их сочтены. А теперь возмущаются, кричат: дескать, разбой, русские нарушают законы, ведут войну варварскими методами. И Гитлер беснуется, устанавливает все новые сроки для ликвидации партизан. А уничтожить их в новые сроки не удается.

На краю карты лежал блокнот Бондаренко. Я машинально открыл его и прочитал запись. Видимо, это были наброски к докладу партизанам:

«На этой сравнительно мало заселенной местности мы освободили и удерживаем в своих руках четыреста десять сел и деревень с населением около миллиона человек. Мы не только спасли людей от рабства, но и не дали немцам строить руками этих людей укрепления и дороги, отбили у немцев наш хлеб, скот, лес…»

Бондаренко заметил, что я читаю запись в блокноте.

— На запись не смотри, не в ней дело. Обрати внимание вот на эту паутину, — и, пробегая карандашом по линиям железных дорог, он начал детально описывать обстановку: — Как тебе известно, Брянск важный железнодорожный узел. Здесь, во-первых, проходит железная дорога Киев — Брянск — Москва. Более ста километров ее тянется через наш партизанский край. Около шестидесяти километров этого пути_? от Середина — Буды до Святое, мы вырвали из рук немцев, взорвали, разрушили, и дорога не работает. Во-вторых, железная дорога Харьков Сумы — Хутор Михайловский — Унеча, начиная от Знобь-Новгородской до реки Судости, тоже в наших руках. Красная Армия при отходе взорвала мост через Десну, немцы попытались его восстановить. Когда восстановительные работы подходили к концу, Кошелев напал на мост и опять его взорвал, а дорогу так расковырял, что вот уже более трех месяцев на ней нет движения. В-третьих, дорога Харьков — Льгов — Брянск; в движении поездов по этой дороге происходят ежедневные перебои. Не проходит суток, чтобы ее не атаковали отряды Суслина и Понуровского, Дуки и Ромашина, Балясова, Ткаченко и Паничева, Покровского и Гудзенко. Около семи тысяч партизан сидят на этой дороге на протяжении почти ста километров от Комарич до Брянска. Враг лишен всякой возможности шаг шагнуть без риска нарваться или на партизанскую мину, или на засаду.