– Что за мечта?

– Прокатиться по Риму на такой машине, в такой день, с такой женщиной.

Морин села за руль и, пристегивая ремень, одарила механика улыбкой.

– Мечты надо осуществлять, Дуилио.

– Синьорина, в мои-то годы!.. В молодости я боялся, что мне откажут. А теперь боюсь, что не откажут.

Морин поневоле засмеялась, хотя в последнее время ей было совсем не до смеха.

– Всего вам доброго, Дуилио.

– Вам также, синьорина.

«Порше» ей подарил отец. Конечно, она была довольна таким подарком, но этот символ благополучия как бы сразу переводил ее в иную общественную категорию. А Морин не любила казаться тем, кем не была, и потому редко ездила на «порше», а уж в комиссариат – никогда. Ей не хотелось возбуждать пересуды и зависть коллег, не хотелось, чтобы ее считали богатой папенькиной дочкой, что пошла служить в полицию из одного лишь снобизма.

Она легко вписалась в поток движения и закоулками вывела машину на улицу Фори-Империали. Прячась под темными очками, она упорно не отвечала на порой лукавые, порой любопытные, а чаще завистливые взгляды, которыми награждали ее водители соседних автомобилей, стоя на светофорах.

Когда она спускалась к набережной Тибра, зазвонил мобильник, лежавший рядом на сиденье.

Протянув руку и вставив штекер наушника, она с удивлением услышала голос Коннора.

– Привет. На связи одинокий небожитель. Ты скоро?

– Я только что ушла.

– Представь себе, то же самое сказал Одиссей Пенелопе, когда вернулся на Итаку после двадцатилетнего отсутствия.

– Тогда нам не мешает сверить часы. Еще и двадцати минут не прошло.

– Ошибаешься. Прошла, по меньшей мере, двадцать одна.

Морин была благодарна ему за неуместно шутливый тон, невольно передавшийся ей. Коннор прекрасно знал, куда и в каком настроении она едет, и таким образом пытался ее подбодрить.

– Ты бы пошел пока погулять по Риму, закадрил какую-нибудь красотку, а через полтора часа можем встретиться у конторы моего адвоката.

– Только с условием, что поведешь меня ужинать к отцу.