Поначалу она выполняла для военных какую-то административно-бумажную работу, но уже к концу марта сумела втереться в доверие к местной элите и убедить ее в том, что все происходящее и в городе, и в стенах лагеря необходимо фиксировать для истории. Какие методы она при этом использовала, я точно не знал, но прекрасно был знаком с ее уловками, которые мне посчастливилось наблюдать еще в тот далекий день, когда мы ездили к лаборатории. И в этом ей стоило отдать должное — втираться в доверие, располагать к себе, очаровывать, находить общий язык практически с любым человеком было ее прирожденной способностью.

По сути, теперь она занималась тем же, к чему привыкла в прошлой жизни. Ведя корреспондентскую деятельность, почти ежедневно она вместе с отрядом солдат выезжала за пределы безопасного периметра и снимала на камеру разрушенный город, а также все, что в нем происходит. Ее нежелание успокоиться и перестать рисковать тоже выводило меня из себя. Возможно, кто-то действительно должен был это делать, но меня приводило в ярость, что она сама туда рвется.

Всякий раз, как я пытался ее вразумить или отговорить от подобных опасных экспедиций, она взрывалась. По ее мнению, своими словами я посягал на ее право заниматься любимым делом и единственным, что она по-настоящему умеет. В такие моменты очень эмоционально она говорила:

— И что ты мне предлагаешь? По-твоему, я должна отправиться на кухню драить кастрюли? Или в прачечную, чтобы стирать белье? Я больше ничего не умею! Будь я, как ты, автомехаником, с удовольствием пошла бы крутить болты и гайки в машинах, но я, черт возьми, журналист! И я не могу сидеть в стороне, зная, что происходят такие события. Это нужно делать, как ты не поймешь? Ведь это история, которую будут смотреть потомки!

Такого рода разговор и привел нас однажды к безобразной, отвратительно мелочной ссоре. Не выдержав ее дежурных объяснений, представлявшихся мне лишь отговорками, я с сарказмом спросил:

— Дело в истории для потомков или в том, что тебе нравится мотаться по развалинам в компании крепких ребят в камуфляже?

— Что? — с пораженным видом прошипела она. — То есть, ты считаешь, меня забавляет все, что там происходит? Считаешь, мне нравится видеть, во что превратилось все вокруг? Если бы ты хоть раз за эти три месяца выехал за ворота, то понял, насколько глупую чушь сейчас несешь!

— Выходит, я трус, который сидит за высокими стенами лагеря, в то время как твои замечательные и охренительно отважные приятели разгребают то, что сами же и устроили?

— Ты что, ревнуешь?

Задавая этот вопрос, она прищурила глаза и одновременно ошарашенно открыла рот.

— Нет! Мне плевать!

— Нет, ты ревнуешь! В этом все дело! Поэтому ты себя так ведешь? Поэтому постоянно цепляешься ко мне?

— Я не цепляюсь к тебе, — холодно произнес я. — Но я хочу знать, если ты решишь с кем-то из них провести время.

— Я сообщу тебе, если до этого дойдет! — яростно сверкая глазами, закричала она.

Мы вдвоем стояли на самом краю врезающегося в залив пирса. Огромное оранжевое солнце медленно закатывалось за горизонт, вычерчивая в вечернем небе яркие разноцветные всполохи. Людей поблизости не было и шум производил только теплый, пахнущий солью ветер, ленивые всплески бьющихся о бетонные сваи волн, пронзительно-жалобные крики чаек, да звуки наших собственных голосов.

В тот вечер она приехала из своей очередной экспедиции и делилась со мной подробностями прошедшего дня, оживленно болтая о проведенных в городе часах. Вспылил я после упоминания какого-то сержанта, который шутил и выпендривался перед остальными, пока его не осадил другой такой же военный. Ее рассказ я слушал вполуха и не подавал виду, насколько он меня злит, но в конце концов все же не выдержал.

— Если до этого дойдет, — презрительно скривив рот, повторил за ней я. — Скажи откровенно, тот парень, что вытащил тебя… Ты ведь была с ним? Не обязательно отвечать, я знаю, что была. И как? Если бы он сейчас был жив, ты бы все еще оставалась с ним или бросила его ради меня?

Побледнев то ли от злости, то ли от чего-то еще, она с ненавистью глядела мне в глаза и молчала.

— Ясно. Больше нет вопросов, Марта.

— Я была благодарна ему! Понятно тебе? Он вытащил меня, спас мне жизнь…