— Хм, понятно. Ваша дочь тоже не на шутку переживала. Когда вы тут метались по кровати и все собирались куда-то бежать, она так страшно плакала. — Ее глаза на миг сделались сочувствующими, но в них быстро вернулось былое веселье. — Ну да ладно, главное, что теперь вы пошли на поправку. Но я должна сказать, что дочурка у вас славная. Такая смышленая и общительная девочка, но ни капли на вас не похожа. Ой, простите…

— Ничего, — я усмехнулся и обессиленно откинулся на подушку. Бульон уже закончился. — Терри похожа на мою жену. Она умерла больше двух лет назад.

— Да, она мне рассказала. Искренне вам соболезную.

— Спасибо. И за бульон тоже огромное спасибо. А вы не скажете, где моя одежда? Мне бы в туалет…

— Конечно скажу, — с притворной важностью кивнула она. — Ее забрали в прачечную, так что про свою одежду можете забыть до самой выписки. А проваляться тут вам придется еще минимум неделю.

Теперь я получше ее рассмотрел. Съеденная пища немного вернула мне сил, головокружение почти ушло, а взгляд прояснился. На стуле передо мной сидела молодая женщина, но определить точный ее возраст было сложно. Ей могло быть как около тридцати лет, так и больше.

Волосы у нее были темные и вьющиеся. Они выглядывали из-под сдвинутой на бок медицинской шапочки и едва достигали полных, округлых плеч. Черты лица выглядели слегка грубыми и резковатыми, но их скрашивало выражение насмешливого веселья в ярко-карих глазах и мягкий, чувственный изгиб губ.

Эта зовущая женская мягкость и чувственность прослеживалась во всей ее фигуре — в пышной, стесненной белым халатом груди, в крутых, объемных бедрах, в приятной полноте скрещенных ног и даже в маленьких, пухлых руках с быстрыми, чуткими пальцами. Их чуткость и легкость я успел ощутить еще во время осмотра и только что, когда она так заботливо меня кормила. Она была одной из тех женщин, в ком легко сочетается почти материнская нежность, легкий, веселый нрав и простота, а вместе с ними и сексуальная притягательность.

Осознав, что неприкрыто разглядываю ее уже больше минуты, а она, нисколько не смущаясь, позволяет мне это делать, я повторно усмехнулся и отвел глаза.

— И как мне быть? Разгуливать в одеяле?

— Ну зачем же в одеяле? — Насмешливо выгнув бровь, она тихо посмеялась, отчего ее пышная грудь слегка заколыхалась под тонким халатом и вновь приковала мой взгляд. — Так и быть, принесу вам пижаму, а то чего доброго обмочите постель.

Она ушла, а я остался лежать на кровати, ошеломленный собственными мыслями. Таким странным представлялось это нежданно вспыхнувшее во мне желание, ведь еще совсем недавно я прощался с жизнью и даже не помышлял ни о чем подобном, а теперь чувствовал, как внутри растет что-то древнее, ненасытное, животное. Казалось, если не дать этому выход, не накормить, оно разорвет меня на молекулы.

В эту минуту впервые за прошедшие месяцы я задался вопросом, почему так долго воздерживался от близости с женщинами.

Глава 48

Медсестра вернулась довольно скоро. Войдя, она вручила мне старую, явно кем-то до меня ношенную пижаму, а сама осталась стоять возле кровати. Заметив, что я придирчиво ее рассматриваю, она насмешливо изогнула губы.

— Не привередничайте, пациент, пижама чистая, а другой одежды у вас все равно нет. Впрочем, можете прогуляться до туалета голышом, я не возражаю.

— Может, выйдете или хотя бы отвернетесь? — спросил я.

— Вот еще! Чтобы вы грохнулись на пол? Я вас потом не подниму, вы вон какой здоровый, хоть и худой. — Договорив, она хмыкнула и с иронией прибавила: — И потом, чего я там не видела? Во-первых, вас тут таких сотни и тысячи, а во-вторых, кто, по-вашему, обтирал вас водой, пока вы лежали в бреду? Кстати, вашу бороду и голову тоже мне пришлось стричь. Не благодарите.

Подняв руку к лицу, я нащупал гладко выбритый подбородок, а потом и колючий ежик на голове вместо немного отросших с декабря волос.

— А это зачем? — удивился я.