Какое-то время мы вот так и оставались в темноте: я обнимала Хантера за шею, он же, положив мне на талию одну руку, другой опирался на капот автомобиля. Слишком близко, слишком интимно. На заднем фоне грохотала громкая музыка, слышно много разных голосов, но здесь было тихо, и наше дыхание оглушало.

Его глаза закрыты, губы – чуть разомкнуты. Его сердце билось ровно и сильно.

Моё же, казалось, всё растаяло и растеклось…

– Катерина… – голос Хантера был тих, а имя он выговорил, будто лаская. – Ты такая красивая…

Я покраснела – как оттого, что он впервые назвал меня красивой, так и от осознания лёгкости и простоты, с которой он мог бы подцепить полдесятка смазливых девиц, наверняка, куда более доступных, нежели я.

Что он делал со мной, зачем тратил на меня время?

– Я старался держаться от тебя подальше.

Между слов, холодом, сквозила безнадёжность.

– Почему? – прошептала я, обмирая.

– Потому что ты не знаешь всего, – пауза такая, словно он взвешивал каждое произнесённое слово, – а я не могу тебе рассказать.

– Я смогу понять.

Хантер промолчал, только по его губам скользнула горькая усмешка.

Вдруг снова подался ко мне и поцеловал в самый уголок рта. Почти целомудренно. Мазнул прерывистым дыханием по скуле, спускаясь к подбородку, и ниже. Его рука снова сжала талию, притягивая меня ближе. Он издал низкий горловой звук, от которого мои щёки запылали, а затем прислонился своим лбом к моему.

Было видно, что он изо всех сил старается взять себя в руки.

– Ты возненавидишь меня. А я себя уже ненавижу.

Я застыла, обездвиженная его словами и выражением его лица. Сердце слегка заныло.

Он тоже не двигался. Так близко, что мы делили одно дыхание на двоих. Он оставлял мне секунду, чтобы отстранится и оттолкнуть его, или это был шанс на продолжение; я могла только заключить его лицо в ладони, ощутив, как под моими пальцами от нижней челюсти, наискось к скулам, дрожа, перекатывались желваки.

Придвинулась ещё ближе, соприкоснувшись с ним теперь и носами, замерев в сантиметре от поцелуя.

Наши глаза закрыты. Но так ли это сейчас нужно – видеть?

Мы оба замерли, балансируя на границе невинности.