Сегодня в Николаеве по-прежнему ярко светит солнце сквозь широкие листья старых, темнеющих корой деревьев, оставляя на газоне и асфальте затейливые узоры, сотканные из света и тени, играют в шахматы старички на лавочках в парке, и бабушки выгуливают по аллеям внуков. Не видно лишь кораблей в порту да непривычно тихо в доках судостроительного завода, где уже четверть века ничего не строят, лишив Николаев права называться городом корабелов.

Нахимов увидел Николаев небольшим городком, где единственными развлечениями, по словам его однокашника В. Даля, были «прогулки по знаменитому бульвару позади Адмиральской улицы над Ингулом... спуск нового корабля да театральное представление штурманских учеников».

Лазарев задумал расширить Николаевское адмиралтейство, соорудить канатный и литейный заводы, механическую кузницу, артиллерийскую, шлюпочную, конопатную и мачтовую мастерские, новые казармы на три тысячи человек и главное — каждый год строить по одному кораблю.

В 1834 году Черноморский флот состоял из двенадцати линейных кораблей и девяти фрегатов, большая часть которых, по оценке Лазарева, должна была неминуемо прийти в негодное состояние уже в течение ближайших трёх лет. При Лазареве к 1851 году было построено 15 линейных кораблей, и среди них «Силистрия». «В Кронштадте я плакал от безделья, — признавался Нахимов в письме другу, — боюсь, чтобы не заплакать здесь от дела...»¹⁶⁴

Заложен двухдечный корабль был в декабре 1833-го, строил его мастер А. С. Акимов. На вооружении у корабля были 84 усовершенствованные пушки, конструкция которых впервые была испытана на фрегате «Паллада». Лазарев предложил прибавить по три пуда веса к казённой части орудий, «дабы они при выстреле не наклонялись дульной частью». На нижнем деке стояли длинные 36-фунтовые пушки, на верхнем деке и на шканцах — 24-фунтовые, на баке — 24-фунтовые каронады¹⁶⁵. Отливали их там же, на Александровском литейном заводе, снаряды — на Луганском.

Это были не только новые темпы строительства, но и иные, чем на Балтике, корабли — по внешнему виду, внутреннему устройству, вооружению. Большие — первый из построенных, «Варшава», имел в длину 207,5 фута, «Силистрия» — 192 фута; широкие, с новой, округлой кормой, продуманным и удобным расположением внутренних помещений. Чертежи брали самые лучшие; например, образцом для одной из строящихся шхун послужила знаменитая «Бабелина» греческих пиратов, которую в Средиземном море не мог догнать ни один корабль.

Несмотря на большие размеры, все николаевские корабли ход имели лёгкий, были остойчивы, балласта для них требовалось намного меньше. «Скажу, что рангоут, делавшийся до сего времени дурно и весьма непрочно, делается теперь лучшим и самым пропорциональным образом; гребные суда, никогда наборными здесь не строившиеся, могут теперь рядком стать со всякими английскими, и гички такие, что не ударят лицом в грязь и в Диле. Парусину начали получать прекраснейшую с Александровской мануфактуры, на первый раз выписали разных номеров 200 000 аршин, и надеюсь, что года через два прежней парусины более на флоте не останется — так была редка, что сквозь парус можно было брать высоту солнца, и так слаба, что беспричинно рвалась. Покрой парусов также переменился, и черноморский корабль под парусами от английского не узнаешь...»¹⁶⁶ — писал Лазарев.

Когда Лазарева назначили на Чёрное море, многие были убеждены, что ему не удастся справиться с береговым управлением, а точнее, прекратить воровство. Но они ошиблись. Лазарев не стал растрачивать силы на то, чтобы влить молодое вино в старые мехи; он окружил себя преданными и деятельными учениками и начал новое дело. И такая стратегия вскоре дала результат. Корабли сходили со стапелей, как и было задумано адмиралом, — по одному в год. Но что особенно согревало его «закоренелое в море сердце», так это то, что корабли строили его ученики: «...суда наши, построенные и отделанные при мне и командуемые моими pupils[37], отличаются теперь между англичанами и французами в Греции, это утешительно, признаюсь!»¹⁶⁷

В Николаеве ученики Лазарева жили тесной компанией, первое время даже останавливались в доме адмирала. Панфилов, Нахимов, Истомин, Богданов, Корнилов, Путятин, Матюшкин, писал Лазарев, «составляли одно семейство, как бывало мы живали прежде, и весь разговор был об одной лишь морской службе»¹⁶⁸.

Едва вскрывался лёд, в Ингул входили транспорты и пароходы, пришедшие из разных портов Чёрного моря. Они проходили под горой адмиральского сада, убирали паруса и становились на якорь, а с берега за всем происходившим на них наблюдал в подзорную трубу адмирал или, убрав её под мышку, молча смотрел на гавань. Среднего роста, коренастый, с седыми, коротко остриженными волосами, Лазарев замечал каждое движение, ничто не ускользало от его глаз. Вот так же и Нахимов будет прогуливаться с подзорной трубой по Графской пристани Севастополя, наблюдать корабли, ведомые его учениками, сравнивая себя с наседкой, выгуливающей цыплят.

Энергичное строительство русского флота на Чёрном море не могло не обратить на себя внимание англичан. В 1835 году британский посол Джон Джордж Лэмбтон лорд Дарем (1792—1840) осмотрел Николаев; бывший с ним капитан Дринкуотер увидел строящуюся «Силистрию», похвалил отделку рангоута, ковку железных вещей, гребные суда. Многое ещё вызывало снисходительную улыбку бывших союзников, при виде канонерских лодок Дринкуотер даже расхохотался. Но к кораблям он присматривался внимательно, выпросил у Лазарева чертёж «Трёх святителей», пообещав в обмен прислать из Англии чертёж парохода «Медея»¹⁶⁹.

В августе 1834 года Нахимов был произведён в капитаны 2-го ранга, а 1 ноября 1835-го «Силистрия» спущена на воду. «Вверенный мне 84-пушечный корабль “Силистрия” сего числа со стапеля на воду спущен благополучно», — докладывал Нахимов обер-интенданту Черноморского флота генерал-майору А. Н. Васильеву. Десять лет командовал этим кораблём Нахимов, сравнивая его на первых порах с неопытным юношей, которого ещё предстоит многому научить. Когда же П. М. Юхарин принял его под своё командование, то был немало удивлён отличному состоянию корабля: «...во время плавания замечено, что во всех отношениях корабль имеет весьма хорошие и удовлетворительные результаты, доказательством сему то, что корабль, прослужа 14 лет... не теряет ходкости, можно сказать, почти равной с прочими кораблями, и при значительном изменении дифферента[38] действие руля остаётся правильным и корабль послушен...»¹⁷⁰

К этому времени относится словесный портрет нашего героя: «П. С. Нахимов был большого роста, несколько сутуловатый и не тучный; всегда опрятный, он отличался свежестью своих воротничков, называвшихся у черноморцев “лиселями”; наружная чистота, любимая им во всём, соответствовала его высоким нравственным качествам; скуластое, живое лицо выражало всегда состояние духа, а мягкие голубые глаза светились добром и смыслом...»¹⁷¹

Нахимов и «Силистрия» осваивали Чёрное море, ходили в Феодосию, Одессу. За успешную проводку корабля из Николаева в Севастополь командиру было объявлено высочайшее благоволение.

Участвовала «Силистрия» и в «практическом плавании судов», во время которого команды упражнялись в поднятии и креплении парусов, взятии рифов, в перемене парусов и некоторой части рангоута, а также в пушечной и ружейной пальбе, приёмах абордажа¹⁷².

На учениях в 1842 году экипаж «Силистрии» показал прекрасные результаты: два рифа у марселей брали за 2 минуты 25 секунд (ту же скорость показала только команда линейного корабля «Султан Махмуд» во главе с капитаном 2-го ранга В. А. Власьевым).

Нахимов добился слаженной работы экипажа не только в управлении парусами — его комендоры стреляли быстрее других. На тех же учениях замеряли скорость стрельбы: было приказано палить из одной и той же пушки пять раз без ядра, сначала с нижней палубы, затем с верхней. На «Силистрии» со среднего дека сделали пять выстрелов за три с половиной минуты — лучший результат среди пяти линейных кораблей, с нижнего — за 4 минуты 45 секунд, уступив только артиллеристам «Султана Махмуда».

Во время практических плаваний устраивали учебные сражения, в которых учились занимать места по диспозиции, держать строй, перестраиваться, выполнять команды флагмана, атаковать в бою. В 1843 году «Силистрия» принимала участие в таком учении. Сохранились его описание, схема диспозиции судов, где обозначено и место «Силистрии» в подветренной колонне. Благодаря активным и решительным действиям эта колонна выиграла бой, а значит, «одержала бы в действительном сражении» несомненную победу¹⁷³.

Во время этого учебного боя случилось происшествие: с двух кораблей — «Силистрии» и «Гавриила» (командир — капитан 1-го ранга Н. Ф. Метлин) — за борт упали люди. Первый был скоро спасён, второй утонул. Нахимов, наверняка помнивший печальный опыт во время кругосветки, когда ему не удалось спасти упавшего за борт матроса, теперь мог порадоваться благополучному исходу дела и хорошей выучке своей команды.

В Севастопольском архиве хранится несколько писем Нахимова митрополиту Агафангелу (Типальдо) с просьбой прислать на корабль священников¹⁷⁴. Обычно на корабли Черноморского флота присылали иеромонахов из балаклавского Георгиевского монастыря по выбору настоятеля, но Нахимов сам писал митрополиту, указывая имена конкретных священников. Да, командир корабля — это царь для своих подчинённых, сказал святитель Иннокентий (Вениаминов), корабль — его царство, а команда — подданные. Но владыка может быть тираном, внушающим ужас и трепет, а может стать отцом родным. В 1840-е годы Нахимов был уже опытным командиром и воспитателем и знал, как важен хороший священник, как много от него зависит для создания нравственной атмосферы на корабле. Что уж говорить, священники тоже бывают разные. Завалишин описал иеромонаха, бывшего с ними в кругосветном плавании, как человека необразованного, из простых казаков, сильно склонного к употреблению горькой. Потому офицеры, наверное, и отправились на исповедь и причастие не к корабельному священнику, а к отцу Иоанну Вениаминову. Но недостойное поведение отдельного человека вовсе не умаляет необходимости пребывания иерея на корабле. Нахимов видел духовный подъём команды перед боем, который создавали молебен и речь батюшки, и понимал важность последнего причастия для смертельно раненных и отпевания погибших: это утешение живым, надежда, что и они упокоятся по-христиански, хотя и далеко от родной земли. Служили на «Силистрии» направленные туда по личной просьбе Нахимова иеромонахи Ксенофонт, Климент и Феоктист, отец Иосиф Ревизский, «которого усердием и примерной нравственностью я совершенно доволен», писал Нахимов митрополиту.