К тому времени война греков за независимость шла уже шесть лет. Почти каждый день российские газеты печатали новости с Балкан, и они с каждым месяцем становились всё тревожнее. 10 апреля 1821 года, в праздник Пасхи, константинопольский патриарх Григорий V был повешен на воротах своей резиденции; та же участь постигла в Греции ещё семерых митрополитов, обвинённых турецкими властями в организации восстания. «Я предчувствую, что рыбы Босфора будут есть моё тело, но я умру спокойно во имя спасения моей нации», — сказал 75-летний святитель, когда ему предложили бежать из Константинополя.

На следующий год все узнали о чудовищном преступлении турок на острове Хиос. Из 120 тысяч жителей острова были убиты более 25 тысяч православных, католиков и иудеев, младенцев и взрослых, мужчин и женщин, а около 45 тысяч проданы в рабство — в основном молодые женщины и мальчики до двенадцати лет. Примерно 23 тысячи человек бежали с Хиоса, остальных насильно обратили в ислам. Из семисот православных церквей на острове чудом уцелела лишь одна. Эти события потрясли всех, кто сочувствовал борьбе греков за независимость. Француз Эжен Делакруа написал знаменитое полотно «Резня на острове Хиос», в Европе образовывали комитеты в поддержку восставших, собирали деньги, добровольцы из России и других стран отправлялись на Балканы, лорд Байрон на бриге, купленном на собственные средства, прибыл на помощь с вооружённым отрядом. В России только и говорили, что о греках. «Я твёрдо уверен, что Греция восторжествует, — записал А. С. Пушкин в 1821 году в дневнике, — а 25 000 000 турков оставят цветущую страну Еллады законным наследникам Гомера и Фемистокла».

Восстание распространялось по территории Греции, как пожар в сухом лесу. Особенно успешно греки действовали на море, совершив несколько нападений на турецкие корабли. Пришлось султану Махмуду II обратиться за помощью к своему вассалу, египетскому паше Мухаммеду Али. Оплату за поддержку султан предложил щедрую — территорию Сирии, и Мухаммед Али, не колеблясь, отправил к берегам Греции эскадру под командованием своего приёмного сына Ибрахима-паши.

Египетский десант, высадившийся на Пелопоннесе, начал планомерно, город за городом и область за областью, уничтожать греческое население. «От Арты до Лепанта мы не встретили человеческих существ, — свидетельствовали греческие архиепископы, — это обширная пустыня, здесь и там несколько греков, выходящих из скал, представлялись нашим глазам, но они походили скорее на призраки и на скелеты»¹¹⁵. Так за короткий срок был опустошён некогда цветущий, густонаселённый край. Все ожидали, что предпримет Россия.

Однако император Александр I не пожелал вмешиваться в греческие дела, считая, что поддержка Греции неизбежно приведёт к осложнению отношений с европейскими державами: «...если мы ответим туркам войной, ни одно правительство не устоит на ногах». Османская империя была давним союзником Великобритании и Австрии, и воевать с турками они не собирались, но и позволять России в одиночку помогать грекам тоже опасались, поскольку это могло привести к усилению России на Балканах. Так рассуждали в Лондоне, Париже и Вене; так и сегодня Запад оценивает действия России в XIX веке, называя их «русской экспансией» на Балканах: «Поощряя эти внутренние беспорядки и пытаясь извлечь из них выгоды как политические, так и территориальные, соседние империи — Россия и Австрия — надеялись прибрать к рукам весь Балканский полуостров, а также стратегически важные проливы Дарданеллы и Босфор»¹¹⁶. Проливы действительно стратегически важные, особенно для черноморских держав. А вот территорий на Балканах Россия никогда не имела — в отличие от Австрии и Османской империи.

Николай I повёл более решительную политику в греческом вопросе, чем его брат Александр I, однако и он предпочитал действовать осторожно. В 1826 году в Петербурге Россия и Англия подписали договор, в котором обязались совместно поддержать Грецию и добиваться её автономии... в составе Османской империи. Конечно, это ещё не решение греческого вопроса, но уже первый шаг к нему.

На следующий год к договору присоединилась Франция, новый трактат подписали в Лондоне. При этом было хорошо известно, что Франция энергично помогает союзному Турции Египту, выделяет щедрые субсидии на строительство кораблей, отставные французские офицеры служат в египетском флоте. Имела свои интересы в Египте и Великобритания.

Как пояснял Нахимов в письме, «Лондонский трактат состоит в том, что три двора — русский, английский и французский — согласились восстановить Грецию, избегая, сколь возможно, неприятельских действий с турками, и для того послали свои флоты к берегам Морей и Архипелага (в то время так называли полуостров Пелопоннес и острова в Эгейском море. — Н. П.), чтоб только препятствовать и не дозволить туркам делать нападений на греков». Офицеры эскадры оказались в самой гуще международных событий. Можно сказать, их руками вершилась история, и потому лейтенант Нахимов живо интересовался происходящим. Его письмо, отправленное Рейнеке 4 ноября 1827 года с острова Мальта, — яркое тому подтверждение: в нём есть и подробности Наваринского сражения, и описание событий ему предшествовавших, что делает документ ценным не только для биографов флотоводца. Собственно, письмо иных сведений и не содержит — и в этом весь Нахимов.

Когда в июле 1827 года в Лондоне дипломаты подписывали конвенцию, русская эскадра под командованием адмирала Д. Н. Сенявина была уже на пути в английский Портсмут. Как заметил командующий французской эскадрой, «русские опережают дипломатию». Вскоре корабли разделились: часть под командованием контр-адмирала Л. П. Гейдена ушла в Средиземное море, остальные вернулись в Кронштадт. Свой флаг адмирал поднял на «Азове».

В июне Николай I отправил Гейдену предписание: «Вникнув в точный смысл сего (Лондонского. — Н. П.) договора... Вы усмотрите, каким образом надлежит Вам размерять поведение и речи Ваши в отношении к Порте и к грекам, так и начальникам эскадр английской и французской». Если миролюбивое понуждение Порты к прекращению истребления греков не увенчается успехом, «соединённым эскадрам предназначено наблюдать строгое крейсирование... чтобы силою воспрепятствовать всякому покушению выслать морем как из турецких владений, так и из Египта какое-либо вспомоществование войсками или судами, припасами противу греческих сил на море или мест, ими занимаемых».

Гейден должен был свои действия согласовывать с командующими двух других эскадр, но при этом негласно оказывать помощь греческому населению — деньгами, порохом и продовольствием. Особо оговаривалось отношение российской эскадры к австрийским кораблям: «...поведение ваше против них должно быть вообще основано на добром согласии»¹¹⁷.

Моряки рассуждали не так, как дипломаты: если объявлен поход — быть войне. Разве можно думать иначе, если ты молод, горяч и рвёшься в дело, чтобы себя испытать? Именно такой настрой легко угадывается в записках участников сражения — лейтенантов Александра Рыкачева и Павла Нахимова, однокашников, вместе плававших гардемаринами на «Фениксе». Первый делал записи непосредственно после боя, позже фрагменты их были опубликованы в газете «Кронштадтский вестник», а к пятидесятилетию сражения изданы отдельной, прекрасно оформленной книгой. Нахимов подробно и обстоятельно рассказал о происшедших событиях в письме, адресованном Рейнеке. Обычно не большой любитель писать, Наваринское сражение он описал в деталях, посвятив ему несколько страниц, что вполне понятно: ведь у берегов Греции он получил боевое крещение.

Для уточнения хода сражения мы использовали также шканечный журнал «Азова», рапорты командующего эскадрой контр-адмирала Логгина Петровича Гейдена и записки его сына Логина Логгиновича, также участника сражения, лейтенанта на фрегате «Константин»¹¹⁸.

Рыкачев служил на 84-пушечном «Гангуте», но завидовал Нахимову, который был на флагманском «Азове». Впрочем, особо переживать по этому поводу было некогда — теперь обучали матросов у пушек не один, а два раза в день, узнавали друг у друга новости и обсуждали предстоящее сражение. Матросы горели нетерпением — «хотели драться с нехристями».

Первого октября у Ионических островов встретили английские корабли. Командовал эскадрой вице-адмирал Эдвард Кодрингтон, свой флаг он поднял на линейном корабле «Азия». Вскоре выяснилось: пока англичане поджидали союзников, турецкий и египетский флоты успешно соединились у острова Крит (Кандии, как его называли тогда), подошли к западному побережью Пелопоннеса (Морей), вошли в порт Наварин, где спокойно встали на якоря.

Отчего же англичане позволили египтянам подойти к Пелопоннесу? Во-первых, Лондон отправлял эскадру к греческим берегам не воевать, а подтверждать своё лидерство. Во-вторых, достаточно сравнить силы английского и турецко-египетского флотов: английская эскадра состояла из одиннадцати единиц: три линейных корабля, четыре фрегата, один корвет и три брига. В турецко-египетской эскадре насчитывалось 66 кораблей, вооружённых 2224 орудиями; кроме того, в бухте находилось шесть брандеров, военные транспорты и торговые суда[26]. Турецким флотом командовал Тахир-паша, египетским — Мухаррем-бей.