Книги

Надежда-прим

22
18
20
22
24
26
28
30

Сапожников ритмично закивал головой и грустно улыбнулся.

— Сегодня по просьбе генерального лично проведал в больнице его заместителя по кадрам. Умирает товарищ Трубицын от неизвестной болезни. И как умирает! В вонючей общей палате на двадцать человек, в окружении каких-то дегенератов, я имею в виду и врачей, без должного ухода и лекарств. Словом, как все! И упаси Бог, даже заикнуться об отдельной палате! Я смотрю, а у него ноги на кровати не умещаются, торчат в проходе, как на полке в плацкартном вагоне. И каждый подлец, проходя, норовит их задеть. Приятно же задеть ноги заместителя генерального директора по кадрам! А? Как вы считаете? Ведь приятно?

При этих словах Мокров отчетливо вспомнил двухметрового заместителя генерального директора по кадрам товарища Трубицына, перед которым трепетали все тридцать тысяч трудящихся номерного предприятия, тоскливо скривился, но возражать не стал.

А Сапожников мимо него шагнул к раскрытой двери в банкетный зал. Уже в проходе обернулся, подмигнул Мокрову и решительно махнул рукой:

— А! Что это вы там, милейший, намекали про баньку? Настоящая финская, говорите? А не обновить ли нам ее? Как сюзеренам, по праву первой брачной ночи! Как вы думаете, народ нас поймет? Я думаю, должен, просто обязан! У него, судя по всему, еще все впереди! А у нас с вами… Короче, когда еще удастся помыться в настоящей финской сауне… за казенный счет!

Глава 15

В понедельник утром Коробейникова пришла занять очередь в здании суда и приготовилась бороться за свои права на зарплату. В последние годы у тружеников славного орденоносного города зарплата все больше напоминала свет давно потухшей звезды. Мало кто в июне мог с уверенностью сказать, за что и сколько он должен был получить в феврале. Но если свет угасшей звезды все же доходит до Земли без проблем, то за свои кровные денежки еще нужно было пролить немало крови.

А чтобы начать бороться, требовалось с раннего утра занять очередь и терпеливо ждать, когда тебя вызовут в приемную судьи за широкой, оббитой коричневым дермантином дверью. Там секретарша — девушка неопределенных лет и примет — могла принять у тебя заявление, а могла и не принять. А судья, если до нее все-таки доходило, сообщала свое решение с видом патологоанатома, расположившегося завтракать прямо на свеженаформалиненном трупе.

Когда Надежда Викторовна, полная самых гадких предчувствий, подошла к дикому скоплению народа у оббитой дермантином двери, и точно также, как в очереди за порошковым молоком спросила, кто крайний, ей долго никто не отвечал. Она даже не на шутку занервничала. Ведь это же совершенно противоестественно, когда очередь есть, а крайних нет!

Но вдруг стоящая рядом не очень молодая парочка, глядя поверх ее головы и как-то в сторону, завозмущалась:

— Во народ! Как нерусские! Кто крайний, кто крайний! Какой-такой в очереди край? Она че — пропасть?!

— А как же тогда спрашивать? — робко поинтересовалась Надежда Викторовна.

— Видать из Таджикистана! — зашушукались в толпе. — Политическая беженка! Деревня! Понаехали тут! И сразу в очередь! Как будто Рассея резиновая!

— Не крайняя, а последняя, гражданка! — строго поправил Коробейникову суровый старик с палкой под мышкой. — Это раньше мы все были крайние, а теперь — последние! Усекла?

— Усекла! — благодарно улыбнулась Надежда Викторовна. — И кто же последний?

— А тут хрен поймешь! — почесал за ухом суровый старик. — Я сам уже полчаса спрашиваю, никто не отвечает. Так что, держись, девка, за мной. Теперь ты будешь, слава Богу, последней!

Все были немножко злы, и Надежде Викторовне показалось, что она знает, почему. Собственно говоря, она должна была быть злой по той же самой причине. Но настроение, как всегда, было, скорее, игривое, чем злое. Она попыталась разозлиться, чтобы стать, как все. Но ничего не получилось. Наоборот. Настроение разыгралось вовсю, как аппетит перед самым сном, и это ее напугало. Когда кругом все немножко злы, хорошее настроение — не к добру.

Итак, стоя последней в бескрайней очереди за зарплатой, Надежда Викторовна услышала немало интересного. Оказывается, в кинотеатре Родина уже вторую неделю шли таинственные ночные киносеансы американского супероткровенного фильма «Калигула». Шутка сказать, с одиннадцати вечера до четырех утра за баснословные, конечно, бабки каждый советский человек мог оторваться по полной, то есть, как никогда прежде, то есть, пить в буфете «Наполеон», курить «Мальборо», слушать тяжелый рок и до посинения смотреть безумно интересную запрещенку, то есть фильм, где герои раздеваются догола и даже… ниже пояса!

Народ дурел от восторга, наперебой пересказывая целые сцены, от которых у Коробейниковой от стыда горели уши и щеки, а сердце бухало по всему телу и глаза закрывались от нахлынувшей истомы.

Еще рассказывали, что в парке имени Пушкина разместился чешский Диснейленд. И даже с американским горками! Правда, по мнению очевидцев чехи явно схалтурили и привезли в Россию позавчерашний снег, какие-то допотопные развалюхи. Но зато цены были, как в Америке, и эти наполняло сердце гордостью: ну вот и на нашей растеряевой улице теперь праздник!