— Выполняю...
— Снижение до пятисот. Увеличить скорость до семисот...
Черняк словно конструирует в пространстве и времени сложнейшую, одному ему понятную модель спасения — модель спасенной жизни...
...— Командир, — тревожно предупредил Агеев, — осталось минут семь. Пора садиться, командир.
Кучеров перчаткой быстро потер щеки. Мудрят... Чего они мудрят? Что дальше? Время, время... «25» — посадочный курс?
— Штурман, начинаем снижение на прямой. — Даже голос, кажется, сел от усталости. Или уже нервы-нервишки? — Ракеты?
— Готов.
— Командир! — вскрикивает в наушниках Щербак. — Смотри слева, смотри!
Рядом, то появляясь, то исчезая в разрывах в тумане, призраком висит-мелькает серебристый Ил-28.
— А этот откуда?
— Жорка! — хохочет Щербак. — Жорик, глянь, какой тебе почет, князь гор!
Ил-28 замигал фарами. На лице Щербака мелькают сполохи света.
— Пишет вызов, командир. Читаю... Жорка, наблюдай! Так... И-ду ли-де-ром зэпэтэ вни-зу лес... Во, парни, гробанулись бы! Так. Во-семь ми-нут вы-хо-дим за-пас-ной толчке строй па-рой дер-жись ме-ня кре-пче тэчека Ку-че-ров я Ца-рев де-ржи хвост пис-то-ле-том...
У Кучерова щиплет глаза — наверно, переутомление; он зло трет глаза кулаком — только этого сейчас не хватало... Георгий качает головой, ритмично ударяя кулаком в переборку; Машков прижался лицом к стеклам кабины и, не мигая, смотрит на самолет, висящий не более чем в двадцати — пятнадцати метрах. Кучеров негромко буднично приказывает:
— Закрылки, щитки, шасси — к выпуску. Всем приготовиться к посадке.
...— Метео?
— Есть метео.
— Подтвердите, не понял.