— Жорка! Где он?! Дистанция?

— Метров четыреста — пятьсот! Может, и нет — не понять. Туман же!

— Штурман! Три красные ракеты вверх! Щербак! В зенит — короткой очередью — огонь!

В носу мигнула вспышка, сквозь гул донесся хлопок — впереди взвилась, полыхнув, алая звезда ракеты и тут же, лопнув, рассыпалась на три багровых хвоста.

Щербак мгновенно включил оружие, рывком вручную развернулся в турели; оглушительно загремела пушечная очередь, судорожно задергавшиеся стволы выбросили в туман блещущие снопы огня, разорвавшие воздух рыжими рваными полотнищами...

 

В мутной серости впереди мигнули красные шары ракет, лопнули бликами бледного света — и тут же туман перед истребителем пронзила сверкающая, яркая дуга трассирующих снарядов, взметнулась вверх, на миг повисла, подрагивая, и праздничной гирляндой прыгающих шариков унеслась куда-то вверх наискось.

— А вот это ты умница, — облегченно сказал полковник, повиснув в ремнях, — выпущенные аэродинамические тормоза осадили пришпоренный было «миг» почти до скорости Ту-16; летчик убрал тормоза, сорвал кислородную маску и стал плавно гасить скорость, осторожно нащупывая наивыгоднейший режим подхода, — и до слез всматривался туда, где смутно угадывалось расплывчато-огромное в тумане тело бомбардировщика...

 

Тагиеву только что доложили о взлете самолета гражданской авиации и о том, что тот идет вдоль побережья. И Тагиев, отдав приказ о немедленном возврате Ан-26, впервые за эту долгую и трудную ночь явственно ощутил, что все-таки они победят — все вместе. Он тут же отогнал эту шальную мысль, суеверно испугался ее огненной радости — еще все впереди! Самое-то трудное еще будет! И все же, испытывая огромное облегчение, он потянул к себе журнал, взял карандаш — карандаш хрустко переломился; Тагиев вздрогнул, отшвырнул обломки карандаша в сторону и взялся за микрофон.

Теперь начиналась для него самая трудная работа.

Динамик оглушительно щелкнул и буднично сказал:

— «Барьер», я «Вымпел-шесть». Вижу его...

 

...— Вижу его! — оглушительно заорал в наушниках Щербак.

— Вижу, — спокойнее подтвердил Ломтадзе.

В тумане погас свет фар и на месте светового пятна возник до того невидимый размытый силуэт длинноносого истребителя. То был МиГ-23! Он приближался медленно, очень осторожно, будто подкрадывался на цыпочках, забирая левей.

Кучеров почувствовал слабость в коленях, локти задрожали, но он справился с собой. Он тоже знал — сейчас начинается самое трудное, но именно сейчас, в ближайшие пять — семь минут, все и решится.

Течение времени изменилось. Время пошло странным, не подвластным никакой физике ходом: каждая секунда тянулась, становясь длиннее минуты, а в каждой минуте умещалось огромное количество секунд — действий, мыслей, зажатых в кулак эмоций, — и одновременно эти секунды и минуты полетели, понеслись вскачь с невероятной, непостижимой быстротой.

Он вдруг вспомнил о чем-то тревожном, что было связано с правым летчиком, что-то такое... Он быстро глянул на Савченко — лицо Николая было спокойно-сосредоточенным, только каким-то сероватым или бледно-серым, а может, так казалось из-за освещения. Кучеров мельком подумал, что у него самого сейчас «цвет лица» не лучше. Николай взглянул командиру в глаза — он ждал команд.