– Сбег поди, – качает головой Овчинников. – А может, казачки споймают.

– Тады и глянем в мошне, сколько Рычков наэкономил, – смеется Творогов.

Споймали. И не только его. К нашему возвращению к губернаторскому дому тут стоит под охраной группа мужчин и женщин. Толстая, надменная губернаторша в шубке. Выводок ее взрослых детей – девушек и юношей, плешивый мужчина лет пятидесяти в сюртуке.

– Пытались затемно сбежать через валы, – пояснил один из казаков, рассказывая, кого поймали.

– Да как ты смеешь, быдло яицкое! – губернаторша брызгает слюной, бьется в руках казаков.

– Маша, – я оборачиваюсь к спасенной девушке, – мне нужна помощница домоправительницы. Плачу хорошо, пять рублей в месяц.

У окружающих отваливаются челюсти. Извозчик канцелярии армейского штаба получает пятьдесят копеек в месяц, сержант – три с половиной рубля, оклад асессора (гражданская должность, соответствующая воинскому званию майора) составляет тридцать семь рублей с полтиной.

Мария краснеет, бледнеет, тихо произносит:

– Куда мне, сироте, податься, я согласная.

– Бери вот этих девиц, – я указываю на двух дочек губернатора, – они теперь здешние служанки. Дом мыть, чистить, мне баню истопить.

Губернаторшу сейчас хватит инфаркт. Она хватает воздух губами, пытается что-то сказать. Я демонстративно достаю незаряженный пистолет, играю им в руках. На крыльцо выходит напряженная Татьяна Харлова. Одна.

– Вот, Татьяна Григорьевна! – я указываю стволом на губернаторшу. – Нашел вам прачку. Будет вести себя дерзко – велю пороть на главной площади прилюдно.

Теперь уже все таращат на меня глаза. Пороть дворян? При Петре-то можно было, а вот Екатерина отменила телесные наказания. Губернаторша пытается изобразить обморок.

– Петр Федорович, окститесь! – тихо говорит мне Харлова на ухо. – Это же лучшие люди Оренбурга! Они дворяне.

– Кончились дворяне, Татьяна Григорьевна, – я тоже наклоняюсь к уху вдовы. – Или лучше, чтобы казачки их убили или они замерзли в степи? Пусть пока так… – и уже громче, для всех: – А это Мария, ваша помощница. Будет руководить служанками.

Губернаторские девицы бледнеют, кусают губы. И молчат. А как не молчать, если рядом играют плетками казаки?

– Что с хлопцами будем делать? – Овчинников тыкает в трех сыновей Рейнсдорпа.

– Отдай в сотни, в джуры.

– Забреем в рекруты… – генерал смеется.

– Умоляю! – губернаторша пытается взять меня за руку, но я киваю казакам, и те ее утаскивают. Овчинников с Твороговым уводят сыновей, Татьяна – Марию и дочерей. Остается лишь один человек – тот самый плешивый мужчина.