– Слушай, я знаю, о чем ты, и я благодарна тебе за заботу, правда, благодарна. Но я не страдаю анорексией, уверяю тебя.

Она недоверчиво смотрит на меня, и я всплескиваю руками.

– Разве ты не слышала, что люди часто теряют аппетит в сложные жизненные периоды? В этом нет ничего необычного.

Я смело встречаю ее взгляд.

– Понимаю, – говорит она. – Понимаю, что разрыв с Петером тяжело на тебе сказался. И у вас был сложный период прежде, чем вы решили разъехаться. Но мы с тобой это не обсуждали. Почему? Это я виновата? Не была рядом, не проявляла интереса, не задавала вопросов?

Я опускаю взгляд на бумаги у меня в руках. Да, мы с сестрой не обсуждали личные темы, это правда. Такие разговоры нам не свойственны. И я не готова ничего обсуждать сейчас, хотя в глубине души знала, что рано или поздно такой момент настанет. Но я не готова. Я думаю о том, что сестра сказала неделю назад перед тем, как я отключила телефон. Нам надо поговорить, нам с тобой. Серьезно поговорить. И вспоминаю свой ответ. Что я намекнула, что у них с Вальтером тоже все неладно. Чувствую, как горят щеки и шея.

– Я знаю, как сильно ты хотела детей, – продолжает сестра. – Понимала, как ты сильно переживала из-за того, что ничего не получается. Но я и не догадывалась, что это настолько важно для тебя, что по этой причине вы расстанетесь.

Я ерзаю на полу. В обычной ситуации после такой реакции сестра сменила бы тему, но не сегодня. Сегодня она нащупала конец нитки и твердо намерена проследовать по ней до конца пути.

– Я знаю, что как-то звонила и спрашивала, что у вас происходит, но ты отказывалась обсуждать личные темы и говорила только о ремонте в подъезде, завале на работе и прочей ерунде. А потом внезапно объявила, что вы расстаетесь. Вот так просто. – Сестра задумывается. – Ты не подпускаешь меня близко, Элена. И я тебе это позволяю. Точнее, позволяла до сих пор. Думала, что, если буду терпеливо ждать, рано или поздно ты мне откроешься. Я словно ждала… – Голос у нее дрожит. – Ждала, когда стану для тебя необходимой.

Ее слова теплой волной окутывают меня. Я бы хотела сейчас посмотреть сестре в глаза и сказать то же самое, но не могу. Муха продолжает биться об стекло. Кто-то должен встать и выпустить ее, но никто не двигается с места.

Внезапно сестра закрывает глаза руками.

– У меня такое чувство, что я предала ее.

Руки приглушают звук ее голоса.

– Кого ты имеешь в виду? Кого ты предала?

Она убирает руки.

– Это было перед… перед тем, как все закончилось… Мама попросила меня позаботиться о тебе.

Слезы подступают к горлу.

– Что?

Сестра изучает свои пальцы. Голос у нее низкий, напряженный. Перед смертью мама попросила сестру позаботиться обо мне. Элене будет нужна твоя помощь, – сказала она. – Пообещай мне, что позаботишься о ней.

Я качаю головой, не веря своим ушам. Зачем маме брать с сестры это обещание? Требовать, чтобы она несла ответственность за мое благополучие? После всего, что случилось? Когда я говорю, что это несправедливо и не похоже на маму, сестра пожимает плечами: