Джоэл поддел меня:

— Знаешь, что он заказал на прощальный ужин?

Я покачал головой, хотя и знал ответ.

— Тако. — Лайтнер широко улыбнулся.

Без пятнадцати двенадцать нас отвели в комнату для официальных свидетелей. Она оказалась чуть больше гостиной в обычном жилом доме. Здесь не было никакой отделки: только голые серые стены и два ряда стульев, причем во втором ряду стулья приподняты на одну ступеньку. Посадочные места заранее не распределялись, и люди спешили усесться в заднем ряду, словно надеялись, что это позволит им держаться подальше от «сцены». Я понимал, что должен представиться родственникам жертв и расположиться там, где они захотят, поэтому мне досталось центральное место впереди. С одной стороны от меня сел Джоэл, а с другой — Кэролин Пенри, телерепортер из «Четвертого информационного центра». Я сидел и смотрел на светло-зеленую штору, которая закрывала огромное, во всю стену, стекло.

Я не мог избавиться от ощущения, что мы пришли в театр и ждем, пока раздвинется занавес. На столе стояли кувшины с водой и кофе — на случай если кому-то понадобится кофеин. И больше никаких напитков. Днем ранее Джоэл Лайтнер предложил мне захватить с собой поп-корн.

— Что вы делаете после? — с дрожью в голосе прошептала Кэролин Пенри.

Кэролин — типичная красотка-репортер: высокая, светловолосая, с выступающими скулами. Как и остальные репортеры, она была при полном параде — позже ей предстояло выступать перед телекамерой. Кэролин улыбнулась и попыталась сохранять хладнокровие. По правде говоря, мы с Джоэлом собирались отужинать вместе, и мне не хотелось, чтобы она присоединилась к нам.

Кэролин наклонилась ко мне:

— Что он вам сказал вчера?

— Без комментариев.

Кэролин хороший репортер — она выяснила, что днем ранее Терри Бургос попросил навестить его. По закону штата в последние три дня перед казнью осужденного помещали в зону смертников: она состояла из четырех камер и находилась в здании, примыкающем к корпусу, где совершалась казнь. Там смертник находился под круглосуточным наблюдением надзирателей, которые дежурили сменами по двенадцать часов. В течение этого времени осужденные имели право на два посещения в день. Я единственный, кто побывал у него. Мой визит длился всего пять минут.

Дальше началось самое странное. Департамент исправительных учреждений установил жесткий протокол поведения для осужденных на смерть: от времени последней встречи со священником и прощальной трапезы до «прогулки на казнь» из зоны смертников в блок «Джи». Затем следовал официальный звонок священнику, на случай если приговоренный захочет покаяться перед смертью. Но тем, кто собирался наблюдать за казнью, не давалось никаких инструкций. Люди ерзали на стульях. Особенно репортеры, которые пришли сюда по долгу службы и чувствовали себя не в своей тарелке. Присутствие здесь гарантировало для них эфирное время, возможно, специальный репортаж о казни преступника, но это не означало, что они с нетерпением ждут предстоящего зрелища.

Примерно без десяти двенадцать надзиратели раздвинули занавес, закрывающий стекло. Сидящая рядом со мной Кэролин вздрогнула. В комнате послышались вскрики, стоны, даже всхлипывания. Люди, находящиеся в заднем ряду, смотрели на человека, который убил их дочерей.

Значительное пространство небольшой овальной комнаты было огорожено, создавая еще один отсек — восьмиугольный металлический ящик с выкрашенными светло-зеленой краской стенами, примерно в два метра шириной и под три метра длиной. Войти в него можно было через стальную дверь, обитую резиной, которая закрывалась с помощью стопорного колеса. В оставшихся семи стенах были проделаны оконца, так что каждый из зрителей мог видеть осужденного.

Терри Бургос, в одних белых трусах-боксерах, сидел на металлическом стуле; его голени, лодыжки, бедра, плечи и голова фиксировались кожаными ремнями. К его волосатой груди был прикреплен длинный стетоскоп, он тянулся из газовой камеры в соседнее помещение, чтобы находившийся там врач мог зафиксировать смерть Бургоса, не входя в камеру.

Голову смертникам стали привязывать с недавних пор. Это случилось после того, как один южанин размозжил себе череп, ударившись о стальной шест позади, когда бился в судороге от нехватки воздуха. Правительство штата не хотело, чтобы осужденный терял сознание во время казни.

Терри Бургос выглядел жалким: волосатый толстый человечек в одном белье, — но, похоже, он не осознавал, в каком положении находится. На его лице не было никаких эмоций, он просто переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, словно любопытный ребенок. Последние семь лет он провел практически в полной изоляции, и теперь у него наконец появилась возможность получить новые впечатления.

Под стулом Бургоса стоял таз, наполненный серной кислотой, разведенной дистиллированной водой. Над тазом был подвешен мешок, в котором находились капсулы с цианидом натрия. По сигналу начальника тюрьмы находящийся за пределами камеры надзиратель должен опустить рычаг, после чего цианид попадал в кислоту, что вызывало химическую реакцию и воздух наполнялся цианистым водородом.

Всего имелось три рычага, которые одновременно опускались тремя надзирателями. Два рычага не производили никаких действий, а третий опускал капсулы в раствор кислоты. Ни один из трех надзирателей не смог бы уснуть, зная, что именно он убил человека. Возможно, правительство штата и не испытывало сострадания к убийцам, но их палачей оно точно щадило.