Книги
На танке через ад
В гуще боя мы теперь видели войну со всеми ее ужасами, кошмарными происшествиями, которые глубоко запали в память. У меня и сегодня перед глазами русский солдат, погибший перед нашим танком.
Это произошло утром во время долгого боя, после того, как один или два огнеметных танка, у которых вместо пушек в башнях были установлены огнеметы, на легком склоне вели огонь по русской пехоте. Сначала танк выбросил метров на восемьдесят в сторону русских черную «холодную» струю зажигательной смеси, не зажигая ее. И сразу после нее — ужасную огненную струю. Такое применение усиливало действие, и теперь на дальности выстрела горела земля. Русские побежали с высоты и внезапно оказались перед нашими танками, стоявшими полукругом. Если кто думал, что русские прибежали сдаваться, тут же понял, как он ошибся. Некоторые из них сзади набросились на наши танки, чтобы установить подрывные заряды или забросать люки гранатами. Получив приказ по радио, мы открыли из пулеметов огонь по русским солдатам и по нашим танкам, чтобы отбить вражеских солдат, спасти наши танки и наших товарищей.
В этот момент подошла немецкая мотопехота. Какой-то вахмистр с автоматом подскочил к русскому солдату, которому вскоре было суждено умереть на моих глазах. При виде нашего танка он не захотел сдаваться, а начал драться врукопашную с вахмистром. Гренадеру с большим трудом удалось стряхнутьс себя своего русского противника, который сразу бросился под наш танк. Лежа на животе перед нашим танком, он смотрел вверх и при этом слегка приподнял руки. Если бы он не бросился под наш танк — и это было решающим, а стоял с поднятыми руками, то остался бы живым и отправился в плен. Но тут командир приказал наводчику дать очередь из пулемета. Наводчик сразу же выстрелил, но на небольшом расстоянии из-за нарушения параллельности между линией прицела и каналом ствола пулемета очередь прошла сбоку от русского. Еще несколько очередей ударили в то же место. А в это время русский солдат продолжал лежать на животе с приподнятыми руками, пристально глядя на башню нашего танка широко открытыми глазами. Ступни его ног упирались носами сапог в землю. Стрельба продолжалась до тех пор, пока они не свалились на бок, и мы поэтому поняли, что солдат мертв. Через свой прицел я наблюдал невыносимо долгую сцену смерти. Когда командир приказал открыть огонь и мне, то русский солдат, к моему облегчению, был уже мертв. И мне еще раз удалось уклониться от убийства.
Вечером того дня боев наши танки по склону ехали к деревне. Не встречая сопротивления, мы двигались довольно быстро. Затем мы получили приказ с ходу дать по деревне очередь из пулемета, хотя противника мы не видели. По трассирующим пулям, выпущенным из наших пулеметов, можно было легко проследить полет очередей в направлении деревни. Трассы летящих над землей очередей, которые я выпускал из пулемета, сообщали какое-то чувство опьянения от скорости и полета, которое мгновенно сменилось чувством безграничного страха. Мы въехали в деревню и были уверены, что быстро ее минуем. Тут мы получили приказ остановиться. Едва наши танки стали, как по нам артиллерия открыла ураганный огонь. Вокруг рвались снаряды, в броню танков непрерывно била выброшенная земля, куски домов и осколки снарядов. Но мы стояли. Приказа ехать дальше не было, и мы не могли выбраться из этого «дерьма».
Меня охватил страх, смертельный страх, так как непрекращающийся артиллерийский огонь заставлял думать о близком конце. Как же мне было обрести храбрость? Я сложил руки и начал молиться: «Господи, помоги, помоги выбраться нам отсюда. Прекрати огонь, или пусть нам прикажут двигаться дальше! Я же еще так молод, я же еще даже не начал жить».
После невыносимо долгого времени я наконец услышал в наушниках голос командира эскадрона: «Танки, вперед!» После этого мы под непрекращающимся огнем наконец выехали из деревни. Позднее я часто был свидетелем таких сцен артиллерийского обстрела и огня из противотанковых пушек, при которых неоднократно снаряды попадали и в мой танк. Но тогда уже я переживал такие моменты гораздо спокойнее. К таким ситуациям медленно привыкают и живут с опасностью и даже со страхом смерти как с постоянным спутником, который становится «лейтмотивом» войны. Хотя настоящие боевые действия длились недолго, в последующие дни уже не было видно серьезных, бледных обветренных лиц молодых солдат, все они, почти еще детские, без перехода через молодость, состарились до лиц взрослых мужчин.
Бои продолжались обычно с 3.30 утра до темноты. Время указано берлинское, часы на русское время не переводились. Через шесть дней боев я уже носил знак танкиста в серебре. Экипажи танков получали такие значки за три дня боев. Их носили на левой стороне груди, и я носил этот знак с гордостью. Теперь различие между солдатом-фронтовиком и «зеленым кузнечиком» хоть немного сократилось. Но втайне еще думалось, что не хватает еще Железного креста! Это была дилемма между разумом, диктовавшим по возможности не вмешиваться в сцены боя, чтобы выжить, и орденом, отличавшим солдата, делавшим его равным старым, проверенным в боях товарищам, выделявшим его во время поездок в отпуск домой как фронтовика. Орден давал привилегию перед населением, униформированными партийными функционерами, тыловыми «золотыми фазанами», как немцу, безупречно воевавшему на войне.
Как-то вечером танк застрял в болоте. Вскоре к нему подошел другой, чтобы помочь вытащить. Теперь уже помощь потребовалась обоим. Несколько танков, в том числе и мой, с помощью буксирных тросов, руководствуясь командами по радио, пытались вытащить танки. Это не удавалось, попытка шла за попыткой. Двигатель нашего танка от перегрузки испустил дух. Теперь пришлось вытаскивать и нас. И хотя в спешке буксировки с нашего танка сорвали буксировочную серьгу, все же удалось его дотянуть до дома в деревне неподалеку. Дальше не поехали, поскольку тягачу надо было вытаскивать остальные танки.
На следующий день эскадрон в спешном порядке направился дальше в Кривой Рог, за боевыми частями отправился тягач и наше ремонтно-восстановительное подразделение. Технической помощи для нашего сломанного танка больше не было. Поэтому надо было отбуксировать его почти на 80 километров в Кировоград. Экипаж 1241-го, в котором, естественно, лейтенанта в качестве командира заменил унтер-офицер, занял квартиру в маленьком деревенском домике, построенном из белой глины и покрытом темной соломой — типичной украинской хате. В ней были простые кровати, на которых могла спать часть экипажа, в то время как другие отдыхали на лежанке или на полу, на расстеленных одеялах. Из-за поломки мотора в боях участвовать мы не могли и ждали тягач. Сначала мы отоспались за прошедшие бессонные ночи и дни, а следующий день провели за тем (пока тягач еще не пришел), что упражнялись в стрельбе из пистолета по голубям, сидевшим на крыше. Первый выстрел был мимо. Голуби вернулись. Мы продолжали стрелять, но всю первую половину дня — все с тем же результатом. Не попали ни в одного голубя! Счастливые птицы! Вторую половину дня мы слонялись по украинской деревушке.
ПОСЕЩЕНИЕ ОДНОЙ ИЗ ЧАСТЕЙ СС
Во время прогулки по деревушке мы встретились с солдатами стоявшей неподалеку части войск СС, которые сразу же пригласили нас к себе на обед. В то время как для нас, солдат, голод был постоянным состоянием, а 12-му эскадрону в ходе наступления приходилось довольствоваться только сырыми овощами, то в той части в первый день мы получили тушеной говядины с картошкой, на следующий день каждый получил по половине жареной утки, потом нам дали по большому куску свинины, на вечер — по длинному куску копченой колбасы, ливерную или лионскую колбасу, сыр, масло и мед. Наряду с пайком были еще сухие хлебцы, сигареты, леденцы и коньяк. Теперь я сам убедился в прекрасном снабжении войск СС и почувствовал их преимущества и привилегии по отношению к Вермахту. Я смог также убедиться в различии, состоявшем не только в снабжении, но и в оснащении и вооружении.
На этапе без боев, с долгим сном, а теперь еще и с таким чревоугодием! Мы могли быть довольны. Но вскоре мы на мгновение, и тем это было сильнее, стали свидетелями еще одной стороны этой ужасной войны. После того как экипаж 1241-го на четвертое утро снова выспался, мы брели по деревушке в расположение части СС. И вдруг на ветке дерева мы увидели повешенного за ногу головой вниз человека. Он был уже мертв. На его куртке была нашита еврейская звезда. Любопытство сменилось беспомощностью. От вида мертвеца меня охватил страх. Я еще никогда в жизни не видел повешенного человека. Мысли мои спутались, и я был даже не в состоянии фотографировать. Пока мы, словно парализованные, стояли перед повешенным, к нам подошел эсэсовец. От него мы узнали то, о чем уже догадывались, — это его часть повесила еврея. Эсэсовец сказал, что так ему отомстили за его партизанскую деятельность. На обратном пути к нашей «квартире» никто из нас не вымолвил ни слова. Мы были не только парализованы, но и боялись сказать открыто то, что мы чувствовали. Еще таких молодых и относительно неопытных, война начала нас по-своему отесывать. При этом я надеялся, что никогда не попаду в такое положение, не попаду в плен к русским, чтобы там у них быть повешенным таким же образом.
НА ЭТАПЕ В КИРОВОГРАДЕ
После буксировки в Кировоград, о которой будет сообщено особо, наш экипаж 1241-го в начале ноября 1943 г. разместился на квартире в красивом маленьком домике этого города. В квартире был паркетный пол, на котором мы для сна расстелили свои одеяла. Снова пришлось спать на полу, но здесь, по крайней мере, не было фронта, а лишь тыловой город, который мог предложить для солдата кое-что. Хозяйкой квартиры была очень дружелюбная русская, немного говорившая по-немецки.
Когда забрали ее мужа — говорили, что он специалист по вооружению, — она, естественно, была очень печальна. Но что для нас было совсем непонятно — она заливалась горькими слезами, когда нам через шесть недель пришлось покидать город.
В Кировограде был солдатский санаторий с библиотекой и другими возможностями для развлечения, среди которых был настольный теннис. Мы вскоре подружились с сестрами милосердия, поскольку довольно долго были завсегдатаями солдатского санатория. Когда 8 декабря 1943 года эти сестры покинули санаторий и отправили багаж на станцию, каждый понял, что это значит: Кировоград скоро сдадут. Наряду с посещением солдатского санатория мы часто бывали в кино. Хотя в городе было три кинозала, они не могли сдержать натиск охочих до развлечений солдат, находившихся в тыловом городке. Надо было занимать очередь у входа заранее, иногда наплыв солдатской массы приобретал пугающие формы. Чтобы утихомирить эту толпу, рвавшуюся в дверь кинотеатра, следившему за порядком полевому жандарму часто приходилось стрелять в воздух из пистолета. Кировоград был не только крупным прифронтовым перевалочным пунктом — он был просто переполнен тысячами солдат.
1 декабря 1943 года в киножурнале «Вохеншау» я увидел танки моего эскадрона. От сознания того, что товарищи воюют, а экипаж 1241-го безмятежно развлекается в тылу, у меня возникло неприятное чувство.
В отличие от кино, в магазинах фронтовой книготорговли наплыва солдат не наблюдалось. В продаже была научная и научно-популярная литература, учебники (например, для подготовки к экзаменам на аттестат зрелости). Но покупателей в этих киосках обычно не было. У солдат не было стремления к образованию. В тыловом прифронтовом городе у них чаще всего были другие желания. Так, например, здесь лучший солдат в мире мог по случаю посетить полевой бордель, и даже с защитными средствами. После полового акта дежурный санитар смазывал ему член раствором нитрата серебра и выдавал «удостоверение о санации».
Если отъехать от города на пару километров в сторону фронта, то на танке можно было целый день объезжать местность, не встречая ни одного немецкого солдата. Это несоответствие между положением боевых войск и массы солдат в прифронтовом перевалочном Кировограде невозможно было не заметить, и оно очень усиливало сомнения в немецкой победе. Генерал Шёрнер знал об этом недостатке и своими методами попытался жестко выслать солдат из прифронтового города на фронт, чтобы усилить боевые части. То, что его методы были несоразмерно жестоки и в конечном итоге не привели ни к чему, кроме чрезмерного увеличения числа раненых, пропавших без вести и убитых, многим известно. Утвержденные им судебные приговоры можно сравнить с приговорами судей «Народной судебной палаты», и они характеризуют его как особо жестокого генерала.
В Кировограде находился и полковник Рудель со своей эскадрой пикирующих бомбардировщиков, при которой существовал танцевальный оркестр, развлекавший солдат шлягерами и шоу. У меня лично с Руделем связаны очень плохие воспоминания. Находившаяся также в Кировограде солдатская радиостанция «Густав» давала как-то раз праздничный вечер, на котором хотел побывать и я. Я стоял перед входной дверью, не имея приглашения. Хотя был аншлаг, но при желании в широких проходах можно было еще отыскать пару стоячих мест для нескольких солдат. Во время спора с полевым жандармом, игравшим роль билетера, прямо ко мне подошел Рудель, для которого, естественно, было занято место в первом ряду, и заорал на меня: «Если вы сейчас же не успокоитесь, я прикажу вас запереть!» Обругать или даже запереть за желание получить место на представлении варьете? Я воспринял эту выходку «первого летчика» Гитлера слишком надменной. У занятого лишь самим собой и демонстрирующего власть, наслаждавшегося ею, не было ни малейшего сочувствия к стремлениям простого фронтовика.