Книги

На службе зла. Вызываю огонь на себя

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я продезинфицировал и зашил рану, но порез глубокий. Необходимо не менее трех недель покоя, — потом добавил с улыбкой: — В Шамбалу прибудете как новенький.

Пока врач помогал промыть глаза от крови, придворные фюрера обсуждали подробности боя, который, как оказалось, для «семерки» закончился четыре часа назад. Прин отдал команду атаковать крейсер «Вирджиния» одновременным залпом десяти торпедных аппаратов с трех лодок. Он счел, что пассивная тактика в попытке уклониться от боя может привести к гибели U-4917 и обожаемого вождя, так как американцы с высокой степенью вероятности с воздуха засекли дизельные дымы у воды, перестраиваясь для преследования и уничтожения субмарин. Выпустив торпеды, капитан цур зее ушел в глубину, приказав Зейбике и Клаузену связать эсминцы боем, а потом самостоятельно выбираться к точке встречи с транспортом у Канарских островов. Затем Зейбике на пределе дальности связи доложил, что его «семерка» получила повреждения, и он пытается оторваться от американца. «Девятка» перестала отзываться на вызовы подводного телефона еще раньше. Теперь лодка Прина на большой глубине уползает от места схватки на четырех узлах.

Сражение вместо встречи с хлебом-солью обескуражило гитлеровскую верхушку. Но фюрер был настроен оптимистически. Факт, что он уцелел благодаря сверхъестественному предупреждению об опасности, вселял в него уверенность, что он продолжает находиться под покровительством Высших Неизвестных.

Никольский вертел в руках злополучный имплантат и раздумывал, что с ним делать. Вне тела носителя марсианский артефакт не поддерживает взаимодействие, не то пытка возобновилась бы. Но вполне может продолжать указывать место нахождения лодки. Даже если два главных нелюдя ушли на дно вместе с американским кораблем, в мире остались их помощники с аппаратурой. Им ничего не стоит выследить, а затем передать в ВМФ США или Роял Нави, где болтается нацистская субмарина с крайне интересным пассажиром и вагоном компромата. Стало быть, задача номер раз — выбросить маячок за борт. Помнится, в Париже Шауфенбах легко раздавил подслушивающее устройство. Сейчас плоскогубцы и клещи не оставили на шарике и царапины.

Вернувшись во второй отсек, Никольский попросил встречи с командиром. Прин скептически повертел в пальцах горошину и заявил, что металлический корпус не пропускает радиоволн, потому хитрое устройство вряд ли демаскирует корабль. Мистические откровения пассажира о составе вражеской эскадры капитан не мог соотнести с крохотным шариком. Подводник судил обо всем с позиций понятного ему уровня техники. Радиостанция субмарины весит свыше сотни килограммов, а гидролокатор, появившийся на некоторых поздних сериях, на «семерку» не втиснуть. Только после магической фразы «Не хочу беспокоить фюрера по пустякам», означавшей противоположное — сейчас пройду в торпедный отсек и нажалуюсь, Прин счел возможным согласиться.

— Только не сразу. Мы уходим с места боя на четырех узлах в течение пяти часов. Значит, нас отделяет от американцев примерно двадцать миль. Чтобы чувствовать себя уверенно, нужно отойти хотя бы на восемьдесят миль, пока в отсеках есть чем дышать. То есть всплывем через пятнадцать часов под перископ на вентиляцию отсеков.

— А сейчас нельзя ее выбросить?

Подводники заржали. Прин улыбнулся, погладил отросшую за плавание короткую щетину и соизволил объяснить.

— Давление на прочный корпус на глубине составляет 150 килограммов на квадратный сантиметр. Представьте двух мужчин, как вы, опирающихся только на такой квадратик. Думаете, в лодке есть форточка, в которую можно выпихнуть ваш шарик?

Никольский почувствовал себя как… В общем, как в старой артиллерийской байке, когда командир расчета гаубицы рассказал новобранцам про параболическую траекторию полета гаубичной гранаты и услышал вопрос: если положить гаубицу на бок, то по параболе можно из-за угла стрелять? Стыдно на старости лет говорить глупости.

С жалостью глядя на сухопутного, капитан продолжил:

— На перископной глубине осмотримся и отдышимся. Если разрешу всплыть — выкинете сами свой мусор за борт.

— Спасибо. Но, по моим прикидкам, 20 часов с торпедной атаки истекут в светлое время суток.

— Правильно. В крайнем случае выбросим ваше богатство через торпедный аппарат.

— Командир, ради какой-то херни будем доставать торпеду? — скривился старпом.

— Отставить разговоры. Господин пассажир, займите предписанное место. О всплытии или готовности торпедного аппарата вас предупредят.

К исходу следующего дня спертый воздух можно было пилить двуручной пилой. В относительном комфорте путешествовал лишь фюрер. Для него заготовили маску и кислородные баллоны. Остальное его окружение тоже чувствовало себя лучше — их всего восемь в самом просторном отсеке, люк в который большей частью времени закрыт и не заполняется углекислотой из других объемов.

Сражаясь с удушьем и дурнотой, Никольский лихорадочно соображал, что предпринять впоследствии. Допустим, от артефакта удастся избавиться раньше, чем лодку по нему обнаружат. Независимо от того, удалось ли спастись Шауфенбаху и его оппоненту, на планете остались работающие на них люди, а может — и другие инопланетные существа. Шейдеман успел сказать главное. Провокацию, в результате которой Прин начал торпедную атаку на крейсер, иначе как предательством не назвать. Не считая того, что перед ней было нарушено главное соглашение, незыблемое с семнадцатого года — не работать во вред России. Теперь он не агент, а мишень.

Показная откровенность Шауфенбаха — вранье. Открывая лишь часть правды, он, по большому счету, с семнадцатого года оставлял Никольского в дураках. Положа руку на сердце Владимир Павлович подозревал это всегда и сам себя убеждал, пользуясь аргументами чужака, что избранный путь ведет к наименьшему злу для Родины. На финишной прямой нужно сложить два плюс два и признаться себе — тобой просто воспользовались.

Людям не дано понять, с какого такого Марса прибыли пришельцы. Разве что с их слов, которым веры нет. Никольский решил сделать минимально возможное — разрушить их планы. Впервые за столько десятилетий он начал играть собственную партию. Чтобы выиграть хотя бы один кон, необходимо не допустить пленения Гитлера.