– Там баб много, – мрачно сказал я.

– И детишек, – педантично дополнил Курт.

– И детишек…

Вот ведь, и месяца не прошло, как «приводили к порядку» фаянсовую мануфактуру. Там управляющий совсем заигрался, драл даже не три, а все семь шкур и требовал, чтобы восьмая поскорее выросла. Народ терпел, податься некуда, земли нет, а кормить семьи надо. Но любое терпение когда-нибудь заканчивается, и хозяйского пса (полностью согласен с этим определением) сильно помяли. Фабричную лавку разнесли по досочке, управление подпалили, да так, что оно сгорело без остатка вместе со всеми долговыми расписками и бумагами. Местный бомонд это всколыхнуло, и мою роту по «чугунке» перебросили на 127-й разъезд, а оттуда скорым маршем мы направились к месту беспорядков. Посёлок, где была расположена мануфактура, бурлил, словно кипевший котёл. Фабричные рабочие обоего пола угрюмо смотрели на нас, когда рота, бухая сапогами, шла по главной улице, когда втягивалась. Даже вездесущая детвора глядела по-звериному, но бросаться камнями не решилась. Репутация у нас была самая что ни на есть кровавая. И «мёртвая голова» на фуражках офицеров и бескозырках нижних чинов впечатляла. Осталось только «Эрику»[37] затянуть. Подбежавший приказчик угодливо склонился и попросил пройти в уцелевшую контору (ничего удивительного, в ней финансовых документов не было). Местного воротилы и хозяина в посёлке не было, как и его семьи, рисковать он не стал. Принимал меня помощник управляющего. (Сам управляющий надолго обосновался в местной больничке и, похоже, выйдет оттуда инвалидом.) Не знаю, но, видимо, урок впрок для этих господ не идёт. Сие чудо в перьях начало качать права, дабы я как можно быстрее начал наводить порядок.

– Пойдём, гражданский, посмотрим, что у тебя случилось, – произнёс я, оставив без внимания его потуги играть роль Бит Босса. Тот было дёрнулся, но, увидев мой насмешливый взгляд, сдулся. Ему хватило ума не провоцировать конфликт. – Фабричные инспектора давно были?

Вот тут он заюлил, весь апломб сошёл. Поминутно промокая надушенным платком вспотевший лоб, он начал путано рассказывать, что «всё было, господин инспектор был, проверка была…».

– Были, да-с, не так давно, – ответил он.

– Смотрю, тебе зубы жмут. – Хамское поведение клерка, забывшего титуловать господина офицера, требовало незамедлительного наказания. Мой кулак ввинтился в «душу», и косящий под серьёзного человека хмырь согнулся, беззвучно хватая ртом воздух. – Дошло, болезный? – брезгливо осведомился я. – Кивни. Вот и отлично. Повторяю вопрос: когда в последний раз были?

– Д…ва ме…ся…ца на…за…д, гос…по…дин ка…пи… тан, – с трудом выдохнул шпак.

– А что мастеровые делают?

– Рабо…тают, – увидев мою удивлённо изогнутую бровь, поспешил оправдаться помощник.

Ещё бы, забастовки-то не было, на мятеж это тоже не тянуло. Но когда народ разносил эту богадельню, и к гадалке не ходи, об…сь все знатно, от хозяина до самого мелкого клерка. Хотя и утихли мастеровые, хозяин явно перестраховался и вызвал стражников, но тут неожиданно появились мы, и теперь приказчик не знает, как нас спровадить, и в то же время ясно осознаёт, что больше войска присылать не будут. А если, не дай бог, опять…

– Пойдём посмотрим.

Увиденное не добавило мне любви к «локомотивам прогресса», как их окрестил купленный щелкопёр. В концлагере – да, такие картины вполне были обыденны. В низком, плохо освещённом цехе работали люди, словно присыпанные мукой. Большинство рабочих были детьми. Худые, с осунувшимися лицами, они наваливались на ручные прессы, добавляя свою невеликую массу к стандартному грузу. Стараясь оставаться спокойным, я ещё раз осмотрел цех, хотя ему пристало называться «душегубкой», уже не надеясь найти даже примитивную вентиляцию.

– И много от чахотки помирает? – уточнил у хмыря, едва мы покинули помещение. Тот замялся, но в конце концов проблеял какую-то явно заниженную цифру. – Ну да, ну да, – чуть с ленцой произнёс я. – Раз волнений нет, то не вижу причин оставаться здесь.

– Но… – начал было клерк.

– Мы, – выделил я слово, – занимаемся бунтами. Здесь всё спокойно.

Протестовать никто не решился. Опасался ли я мести старообрядцев (именно они «держали» фабрику)? Нет. Единственно, что мне могли вменить в вину, – уход роты, но и тут у меня имелись крайне веские доводы. Потом нас сразу же перебросили под Вознесенск, где пришлось стрелять…

Моё поведение, неожиданно как для меня, так и для жалобщиков (в покое меня так и не оставили), понравилось императору. Получив высочайший втык, купечество стало использовать детский труд, как говорили в моём времени, «на вредных и опасных производствах» с оглядкой. Но об этом я так никогда и не узнал…

Тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Прошлое и есть прошлое, сейчас настоящее гораздо страшнее.