Я знаю, что в нашей тили-мили-тряндии никто не даст гарантии, что ты доживешь до следующего утра. Считайте это капризом, но я хочу знать, за что умираю, пусть это ничего и не изменит. Сегодня, когда гробокопатель, повинуясь капризу, буквально поймал мою смерть, я поняла еще одно. Так уходить я не хочу — внезапным броском из-за куста от неизвестной руки за неизвестно какие прегрешения. Нет.

Хранительница уже стояла на границе зарослей, вглядываясь в листву, явидь харкала кровью. Веник взвесил в руке нож, приноравливаясь к балансу, прислушался и вдруг метнул его обратно. Марик схватился за голову и сел на траву. Сдавленный крик. Вещь вернулась к владельцу. Мила исчезла, чтобы спустя минуту вытащить к нам еще одного пацана, чуть старше сына падальщика. Девушка и рычащий, брыкающийся, упирающийся парень были одного роста и телосложения, но видимых усилий хранительница не прилагала, чем очень бесила подростка. На его боку краснела длинная полоса, края вспоротой клетчатой рубашки окрасились в темно-красный. Гробокопатель не промахнулся, но и, к счастью для всех, не попал.

— Предатель! — заорал Марику тот, кого удерживала Мила, руки с черными ногтями в бессильной злобе царапали тонкие запястья девушки, браслеты вспыхивали и тут же гасли. — Сука, я убью тебя! — это уже мне. — Чертова шлюха! — хранительнице. — Ненавижу! — это, надо думать, всему коллективу.

Мила встряхнула парня, а когда не помогло, положила руку ему на лоб, браслет сменил цвет с красновато-огненного на желтый, отразившийся в глазах пленника, и тот резко сел на траву, лицо из отчаянно-злобного стало удивленно-сонным.

— Вы здесь все что, ненормальные? — Мила отряхнула руки. — Ты, — она указала на приподнявшуюся, но по-прежнему сплевывающую кровь явидь, — не смей трогать учеников. Никогда. Иначе я закрою для тебя filii de terra. Ты, — кивок Венику, — первое и последнее предупреждение. Благодари высших, что ты его едва задел. Ты, — девушка повернулась ко мне, — от злыдня и то меньше неприятностей.

Я кивнула, усаживаясь рядом с Мариком на землю. Критика принимается, хотя меня так и подмывало сказать, что раньше, когда мы спасали ее с Игорем, жалоб не поступало.

— Ты, — она встала напротив плывущего в тумане подростка, — что ты здесь делаешь? Где твои родители? Где Вера?

Парень визгливо рассмеялся.

— Тимур живет в лесу, там, — сидящий рядом парень махнул рукой, — на границе перехода. Я дал ему слово, что не выдам. — Он виновато посмотрел на отца, Веник опустил руку и взъерошил сыну волосы.

— Высшие, почему? Здесь примут любого ребенка. — Мила всплеснула руками знакомым человеческим жестом.

— Не его. — Марик замялся, но потом все же ответил: — Первого лишенного привел он. Того, кто убил вас.

Мы замолчали, даже Пашка смогла сдержать клокотание в груди.

— Я привел зверочеловека, — парень хихикнул, прозвучало это настолько нереально, словно на месте Тимура сидел умалишенный или наркоман, добравшийся до дозы, — убить шлюху. Мне мама велела. Я убил. Я послушный.

Я присмотрелась к улыбающемуся подростку. Что-то подсказывало мне, что его назвали в честь отца. С матерью я успела свести непродолжительное знакомство. Вера говорила, что отомстит. Мила, знавшая их обоих немного с другой стороны, нахмурилась.

— Зачем это Вере? — Кого бы в своей смерти ни винила девушка, это точно был не этот сидящий на земле пацан.

— Затем, — я вздохнула, — Вера показала тебе своего сына, но не показала его отца, потому что ты бы его узнала. Тимур — брат твоего Игоря по отцу. Ради жизни этого на алтарь должны были положить твоего. А когда не удалось, отомстили.

Хранительница замотала головой.

— Она не помогала вам с Катей, она вела вас к могиле. Вам — смерть, им — дети.

— Отец говорил, мы уедем, — веселье подростка сменилось грустью, — а вместо этого умер. И мама. Эта сука там была. — Ненависть прорвалась сквозь пелену апатии, наброшенную Милой, взгляд светло-ореховых, как у матери, глаз ожег меня злобой. — Я вернулся, а они умерли. Я видел эту… — Он указал на меня рукой, которая тут же бессильно упала. — Эту суку и колдуна. Ничего… я еще… я… — Парень уставился на одиноко торчащий из травы одуванчик и затих.

— Он хотел отомстить? — Я повернулась к Марику. — Этого ты боялся? Не меня, а за меня?