Нечаянную радость пригасил Грицко. Неслышно подошел и сильно ударил по лицу. Ваня упал. Крикнул:
— За что?
— Не лезь в чужой сад. Не выхваляйся…
Ваня вскочил, схватил хворостину:
— Уходи, дылда. Такую простую букву чне мог запомнить. Хлюпалка!
— Еще получишь, — пообещал Хлюпалка, пятясь к своему дому. — Рвань голопузая…
…Идут годы. Растет семья. И Ваня становится нянькой. Степа считается уже взрослым и работает в поле вместе с родителями. А Ваня остается дома и старательно забавляет капризного, болезненного Гришутку: терпеливо строит домики и крепости, лепит из глины и вырезает из корней деревьев веселые игрушки. Друзья-ровесники свистят у «федьковского кутка», зовут на бурливый ручей. Там хорошо: можно искупаться, половить жуков-плавунцов, в кустах полакомиться ягодами. Ваня молчит, как будто и не слышит сверстников. Мама каждое утро напоминает: «От хаты не отходи. Гришу одного не оставляй. Дите глупое». Ване скучно и обидно, хочется, чтобы поскорее прошло лето. После обмолота до самой весны мама будет дома.
…Все неожиданно и резко изменилось осенью 1904 года.
Федор Ксенофонтович пришел домой вечером хмурый, чем-то очень недовольный. Походил по хате, склонив голову к правому плечу и заложив руки за спину, и приказал сыновьям:
— Спать, хлопцы, спать!
Ваня быстро разделся и залез под теплое одеяло. А заснуть не мог. Ожидал, что скажет отец матери. В хате тихо, слышно, как сопит каганец, скупо освещая стол и скамью. Отец долго сидел молча, подперев ладонью скулу.
Мать не вытерпела, тревожно спросила:
— Ты что, Федя, занедужил?
— Здоров. Долго я думал и решил уехать в Бессарабию, в Бричаны. Там у меня живет дружок, вместе служили.
— Как это уехать? А хата? А земля?
— Свое, лишнее — продадим. А хата и земля останутся Якову. Я уже с ним говорил. Он обещал дать денег на дорогу.
Мать не могла поверить:
— Неужели ты сам такое худое дело придумал? Ведь мы здесь родились и выросли. Здесь все свое… Там все чужое…
— Ничего у нас своего, кроме нужды и горя, нет. Все лето работаем, а хлеба до весны не хватает. Обносились. Купить ничего не можем.
И тогда мать стала умолять отца остаться в Хмелове, среди близких и добрых людей.