— Конечно хочу.
— Ну так пусть принесут баян.
Липа распорядилась, и баян был тут же доставлен.
— Я дверь открытой оставила, людям тоже хочется послушать. — предупредила она.
— Пусть слушают, мне не жаль. — заметил я разворачивая меха.
Липа зашла ко мне со спины и прижалась, обвив шею руками.
По моей шее скатились слезинки. Щекотно!
Ах, Липушка, эта песня имеет такую историю, проверена таким количеством людей, что не может тебе не понравиться, да и пою я её потому что это и моя любимая песня. Одна из сотен любимых.
— Я знаю, что ты эту песню сочинял для Феофилы — зашептала Липа мне на ухо, едва я закончил пение — Но я на неё не сержусь, потому что только благодаря ей я живу с тобой.
— Глупенькая маленькая девочка… Девочка с чистой душой… А хочешь, я спою песню только для тебя, и больше никому её не буду петь?
— Хочу.
Руки на моей шее сомкнулись теснее, но раз петь не мешает, то и ладно. В сущности, я знаю о чём ты думаешь, чудесная девочка из чужого для меня времени и чужого мира, и я постараюсь не обмануть твои ожидания, хотя главного дать так и не смогу. Старый я, весь выгорел за столько-то лет, и слишком старательно строил я панцирь, защищаясь от любви таких же как ты прекрасных и чистых девочек.
В этом сила классики: она настоялась, выбросила в осадок всё ненужное, ушло, испарилось всё легковесное, осталась суть. Душа. Чувство. То, что и через века будет тревожить сердца ещё не рождённых слушателей.
Опять по шее потекли капли. Нет, не капли, а два обжигающих ручейка.
— Это ты глупый, муж мой драгоценный. Нельзя такую песню от людей скрывать. Пусть поют. Только пусть знают, что это — для меня.
— Хорошо. Пусть будет так, как ты скажешь.
— И песню для меня, на именинах Анны Романовны, ты споёшь сам. Пусть весь мир знает, какая я счастливая.
Подумала, и добавила:
— Давай сюда свой трофейный топор, я его отдам ювелирам, чтобы в рамку на стену его оформили как следует.
Очередное заседание со столоначальниками прошло совершенно спокойно, деловито, я бы сказал, скучно. До начала заседания я рассказал о мятеже, и о своём участии в его подавлении, особенно задержался на своём героическом сидении в подвале. Ну и со всеми возможными подробностями, и, как положено, предельно серьёзным тоном, описал нашу с Петей эпическую битву за дверь. Присутствующим понравилось, все очень смеялись. Учитывая то, что большинство моих столоначальников имело военный и боевой опыт, и сами умели заливать охотничьи байки целыми терабайтами, то их оценка была весьма высока. Сообщение о карьерном взлёте Николая Ивановича было воспринято с одобрением, что говорило о двух вещах: о заслуженном в этом коллективе авторитете начальника особого отдела и о том, что он сумел наладить со всеми хорошие чисто человеческие отношения. Это тоже говорило в плюс первому начальнику нового приказа.