Предки наши, известные всему миру славяне, или сарматы и русь, объединившись с литовцами и поляками по доброй воле и ради обоюдной обороны от чужеплеменных народов, пришли к ним с собственной своей родной землей, со своими городами и селами и своими даже законами, и со всем необходимым для жизни. Поляки ничего им и нам не дали ни на грош, а заслуги наши и предков наших в обороне и расширение их королевства известны всей Европе и Азии, да и сами поляки своими хрониками, безусловно, то подтвердят. Но пролитая за них кровь наша и погибшие на полях битвы тысячи воинов наших награждаются поляками только презрением, насилием и всякого рода тиранством. И когда вы, о братья и наши друзья, когда вы не видите унижения своего от поляков и не слышите унизительных титулов вам от них присвоенных – хлопа и схизматика, то, по крайней мере, вспомните недавние жертвы предков наших и братьев наших, преданных вероломством и предательством и казненных поляками самым жестоким варварством. Вспомните сожженных живьем в медном быке гетмана Наливайко, полковника Лободу и других; вспомните ободранные и отрубленные головы гетмана Павлюги, обозного Гремича и других; вспомните, наконец, гетмана Остряницу, обозного Сурмила, полковников Недригайла, Боюна и Рындича, которых колесовали и у живых вытягивали жилы, а многих с ними старшин ваших живых же наткнули на колья и другими самими лютыми муками лишили жизни. Не забывайте, братья, и тех невинных малюток ваших, которых поляки на прутьях жарили и в казанах варили. Все те страстотерпцы замучены за родину свою, за свободу и за веру отцов своих, униженную и оплеванную поляками на глазах ваших. И те мученики, что безвинно потерпели, взывают к вам из гробов своих, требуя за кровь свою отмщения, и зовут вас на защиту отчизны и самих себя».

Едва завершил Хмельницкий свое обращение, наступило движение в войске и поднялся шум большой, все стали бросать оружие и кричать: «Готовы умереть за родину и веру православную! Повелевай нами, Хмельницкий, повелевай, веди нас, куда честь и долг нас зовут. Отомстим за мучеников наших и за унижение веры нашей или умрем со славой! Пусть не увидим больше позора нашего, не услышим стона потомства нашего. Одно только нас теперь беспокоит, что мы клялись перед богом и приняли присягу на Евангелии о верном послушании Барабашу, этому врагу родины и предателю!»

«Вынужденные клятвы ничтожны, – ответил Хмельницкий, – и всевидящий Бог обратит их на голову того, кто к ним вынуждал, называя имя божье всуе. Законы божественные, природные и общественные всегда такие клятвы отвергают, и вы от них свободны, а более всех присяг вы обязаны своей родине – самою природой и верой святой, символом ее, который вы исповедуете. Об этом думайте и за это стойте, и кроме этой жертвы ничего больше от вас не потребуется».

Казаки бросились искать Барабаша, чтобы отдать его на суд войска, нашли его спрятанным в одной из лодок, но как только вывели его на берег, он вырвался из рук казацких, бросился в реку и утонул. И тогда казаки воскликнули: «Погиб нечестивый! Пусть же погибнет и память о нем!»

Хмельницкий, объединив войска Барабаша со своими, 1 октября 1647 года был ими провозглашен и утвержден гетманом Малороссии. Первой заботой гетмана стало возродить организацию реестровых полков по давно принятому порядку еще со времен гетмана Ружинского и расставить их по квартирам в Черкассах, Чигирине и Умани с их округами, откуда поляки и евреи заранее сбежали к польским границам. А в полки Хмельницкого ежедневно приходили новые войска с Малороссии, здесь они формировались и вооружались. Тем временем гетман Хмельницкий отправил пленных польских урядников и самого их гетмана Потоцкого в Крым к хану Ислам-Гирею, чтобы тот получил за них хороший выкуп. При этом он просил хана о заключении с ним союза против поляков, напоминая о прошлых союзах и услугах гетманов Гулака и Полторакожуха с войсками малороссийскими, оказанных Крыму. Объяснял при этом, что нисколько поляков и их войск не боится, а опасным для него являются подкуп и предательство, какими они многих гетманов и старшин малороссийских заманили и замучили. Этим оружием поляки и сегодня продолжают пользоваться, объявив о значительной сумме за предательство гетмана.

Хан Ислам-Гирей, поблагодарив Хмельницкого за подарок, однако отказался от союза с Малороссией, представив уважительную причину, заключающуюся в том, что турецкий султан, его император, находился в состоянии мира с Польшей и в ссоре с могучими соседними государствами Европы и Азии, в разрешении которой и татарские войска непременно будут задействованы. Он советовал Хмельницкому принять к себе в качестве гвардии друга своего, мурзу Тугай-бея, с его ордой численностью 4000 человек, в качестве наемника, на что этот мурза имеет исключительное право и особую привилегию. А он, хан, за поведение и верность мурзы и за его войска ручается и отвечает, обещая во всем другом быть верным приятелем Хмельницкого и опекуном, ибо сам не раз испытал непостоянство поляков и знает досконально их двуличный характер, за что поклялся быть вечным их врагом.

Хмельницкий, будучи опытным политиком, только того и желал, чтоб узнать помыслы хана относительно поляков, а корреспонденция его с ним для того и начата, чтобы склонить на свою сторону, опередив поляков. Он знал, что не забудут они подарками своими и обещаниями склонить хана на свою сторону, чтобы тот при необходимости совершил своими войсками вторжение в Малороссию. Поэтому, согласившись на ханские предложения, Хмельницкий послал в Крым сына своего Тимофея, чтобы заключить договор с Тугай-беем и чтобы он там был с тайным поручением при дворе хана на положении посла.

Гетман Хмельницкий, всю зиму воюя с поляками, отправил свои войска во все поселения Малороссии, которые находились за его позициями, и очистил от поляков и евреев значительную часть юга Малороссии, доходящую до Киева и Канева. Те из поляков, кто охранял начальство и заставу, на которой взымали пошлину за провоз товаров, были уничтожены полностью, а их собственность и вооружение обращено на пользу войска. Знатные же поляки, польская шляхта, то есть их вельможи, такие как Вишневецкий, Яблонский, воевода Кисель и много других, которые жили в городах и местечках Малороссии, а именно в Лубнах, Золотоноше, Трахтемирове и в других, в бывших ранговых поместьях гетманов и казацкой старшины, ими захваченных нагло и присвоенных себе навечно, как будто бы по просьбе Сената и самой Польши, которыми они полностью владели, выселены с миром, принимая во внимание, что некоторые из них были русскими по происхождению и обратились в поляков после первых преследований русских поляками и католичеством. Другим чинам, находившимся на должностях в Малороссии и управлявшим народом без притеснений, никакой обиды не нанесено, а только за присвоение малороссийских усадьб с них взята контрибуция деньгами, лошадьми, военным снаряжением и хлебом на пользу войска. Также и евреи, которые жили с народом дружно, без надругательств над верой православной, откупились серебром и вещами, необходимыми для войска, и отпущены за границу без всякого вреда.

В начале 1648 года у Хмельницкого уже было 43 720 хорошо вооруженного и подготовленного войска, в том числе 35 тысяч реестровых казаков, 4900 охочекомонных и 3820 запорожских казаков.

В апреле, узнав, что Коронный гетман Павел Потоцкий с многочисленной польской армией, собравшись под Каменец-Подольским, идет вниз по Днестру к Уманьщине, Хмельницкий выступил против него с 25 тысячами своего войска, оставив остальных в лагере над рекою Буг резервным корпусом. Идя вниз рекою Ягорлык, он выслал против польской армии несколько отрядов легких войск, приказав им, нападая на авангард польской армии, отступать от него, делая вид, что они их боятся и поэтому все казацкие войска бегут к татарским границам.

Тем временем Хмельницкий со всем войском подошел к реке Желтые Воды, где, укрепив на возвышении свой обоз окопами и тяжелой артиллерией и оставив в нем немного пехоты с вьючными лошадьми вместо конницы, спрятался ночью рядом с обозом за камышами и в балках. Гетман Потоцкий с польскими войсками, преследуя отряды Хмельницкого, наткнулся на казацкий обоз, за которым эти отряды спрятались. Думая, что все от него убегают и прячутся, Потоцкий без раздумий и подготовки, не укрепив даже своего обоза, с ходу начал атаку на казацкий табор. Разразившаяся с обеих сторон стрельба из пушек и мушкетов вызвала гром и шум, а дым от выстрелов закрыл горизонт, накрыв сражающихся. Хмельницкий в этот момент со всем войском вышел из укрытия и, пойдя к польским обозам до самого тыла их войск, ударил по ним со всей неожиданностью: сделав первый, очень меткий выстрел из пушек и мушкетов, пустил в дело пики. Поляки, обнаружив нападение врага, начали к нему разворачиваться, но были уже побеждены и смешаны. Убийство было жестоким и повсеместным. Поляки, совершив выстрел по казацкому обозу, не успели перезарядиться и защищались саблями, но сабли против пик – защита очень слабая, и казаки закололи ими около 20 тысяч поляков, среди которых были дети сенаторов Шембека и Сапигы и много полковников и других видных чиновников. Битва закончилась тем, что остатки польского войска разбежались в панике, кто куда мог, бросив свой обоз как добычу казакам. При преследовании схвачено в плен 49 польских чиновников, среди них и сам гетман Потоцкий.

Битва эта состоялась 8 апреля, в субботу. Хмельницкий здесь же совершил благодарственный молебен в честь славной победы над недругом, схоронили мертвых своих и польских. А живых пленных и их гетмана Потоцкого отправил как новый подарок крымскому хану, от которого получил благодарственное письмо с заверениями о неизменной дружбе его к Хмельницкому и ко всему народу Малороссии, и с обнадеживанием о готовности оказать свою помощь при необходимости, если появится такая возможность.

Гетман Хмельницкий, выйдя от Желтых Вод, поспешил с казацкими войсками к городу Каменец-Подольскому, который считался поляками, как Кодак, неприступной крепостью и являлся сборным пунктом польских войск, направлявшихся в Малороссию. Резервному корпусу своему, который был под командою Генерального писаря Максима Кривоноса, он велел идти с правой стороны от армии над рекою Бугом. Приблизившись к Каменец-Подольскому, Хмельницкий обнаружил здесь нового гетмана польского Калиновского со свежими польскими войсками, разместившимся под батареями крепости. На глазах у врага он обустроил и укрепил свой табор и в течение первых дней делал объезды и осмотр польского табора и крепости с легкими с обеих сторон перестрелками. А 16 мая на рассвете Хмельницкий начал атаку на польский табор со стороны крепости, под которую еще в полночь подползла со стороны реки значительная часть его пехоты с мушкетами и пиками. И когда со стороны казаков началась по польскому табору сильная пальба из пушек и мушкетов, нарочно поднялся сильный крик от войска и шум, то в ту же минуту пехота казацкая, открыв себе проходы в крепость со стороны воды, ворвались внутрь крепости. Гарнизон, не ожидая с той стороны никакого нападения, как со стороны неприступной по самой природе, укрепленной каменной стеной, повернувшись к тому месту спиной, наблюдал внимательно бой, который шел внизу за крепостью. Казаки, напав неожиданно, убили большинство солдат гарнизона пиками, остальные повернулись к врагу и начали обороняться, но было поздно, все перемешалось, они были уничтожены казаками все до единого. Очистив крепость гарнизона, казаки обернули батарею ее пушек на польский табор, нанося в нем ядрами и картечью огромные разрушения. Поляки, чувствуя свою погибель от той крепости, которую считали своей защитой, были в панике и начали в полном беспорядке бежать из табора. Хмельницкий, увидев издали действия пехоты своей в крепости и бегство поляков из табора, наступил на него всей мощью, заняв его при малом сопротивлении, погнался конницей своей за бежавшими поляками, из которых немногим удалось спастись, остальные были убиты, а табор достался как добыча победителям – с многочисленной артиллерией и многими запасами. При похоронах убитых поляков насчитано в крепости и за ее пределами 12 713 тел, а казаков только 377 тел. Это огромное неравенство отразило удачный захват крепости и табора при слабом сопротивлении поляков и их небрежность в организации обороны.

В Каменец-Подольском Хмельницкий, оставив достаточный казацкий гарнизон, разослал многие корпуса и подразделения войска своего по всей Малороссии, граничащей с Польшей и Литвой. Он велел начальникам тех команд изгонять и уничтожать поляков и евреев, где бы только они их не обнаружили, но прежде всего следить за движением польских и литовских войск внутри их земель и отбивать их на границах, информировать об этом самого гетмана для оказания помощи. Направленные отряды возглавляли Генеральный обозный Носач и полковник Дорошенко в Галичине и княжестве Острожском; Генеральный писарь Кривонос и полковник Лукаш Шаблюка – от Киева до города Слуцка и реки Случь; Генеральный есаул Родак и полковники Остап Нестелий и Федор Богун – от реки Припяти и далее в Литву; Генеральный хорунжий Буйнис и полковники охочекомонные Яков Гладкий и Кондрат Худорбай – Чернигов в Полесье и Сиверию. Сам же Хмельницкий с главным войском, проходя Малороссию срединой, остановился под городом Белая Церковь, и оттуда 28 мая 1648 года разослал по Малороссии свой универсал следующего содержания:

«Зиновий-Богдан Хмельницкий, Гетман славного Войска Запорожского и всея по обеим сторонам Днепра сущей Оукрайны Малороссийской. Вам, малороссиянам, по обеим сторонам Днепра, шляхетным и посполитым, большого и меньшего всякого чина людям, а особливо шляхетно урожденным казакам из той братии нашей знаменитым сим универсалом нашим ознакомляем, что не без причин наших неотложных вынуждены начать войну и поднести оружие наше на поляков, благодаря которому при всесильной помощи божественной на Желтой Воде мая 8 дня, а потом под Каменец мая 16 дня, над ними, поляками, стало то, что вам всем уже совершенно есть ведомо. Теперь, по двух оных над ними, поляками, генеральных битвах, мы получили известие, что они, будучи тем несчастием своим разгневаны, не только сами панове княжата около Вислы и по за Вислою многие свои на нас стягивают и совокупляют войска, но и самого наияснейшего короля своего Владислава, пана нашего милостивого и отца ласкового, на нас же подговаривают и возбуждают, чтобы, со всеми силами своими пришедши в Оукрайну нашу Малороссийскую, легко нас огнем и мечом завоевать, разорить наши жилища, в прах и пепел обернуть и нас самих всех убить, а других в немилостивую неволю забрать в далекие места за Вислу, запродавши славу нашу, известную не только в части света европейского, но и в далеко за морем Черным странах азиатских. Мы утвердились в нашем намерении не против короля, милостивого пана нашего, но против поляков гордых, которые пренебрегают его королевскими привилегиями, как и привилегиями, нам казакам и всем малороссиянам данным, нашими древними правами и вольностями, завоеванных мужеством небоязненным при помощи Божией предками нашими.

Для этого, придя от Каменец-Подольского и став обозом нашим войсковым здесь, под Белою Церковью, пишем до вас сей универсал, через который, взывая и заохочивая вас, малороссиян, братию нашу, к нам до компании военной, прикладываем это и извещаем, что они, поляки, в соответствии со свидетельствами польских хроник, от нас, сарматов и руссов, уродившись и будучи сначала заодно с самовластною братией нашей, сарматами и руссами, по несытому желанию славы и богатства, для души временного, от совместного пребывания с предками нашими древних оных веков отдалились и, другое именование (ляхи и поляки) себе учинивши и за Вислу отправившись, на чужих грунтах и землях там, между знаменитыми реками Одером и Вислою сели, многим окольничим землям и панствам немецким и иным западным и северным нанеся ущерб, и древние державы их с людскими населениями военным и разбойническим способом завладели, а потом, за прошествием многих времен, в селениях своих по-над Вислою и за Вислою в пространных тамошних чужих землях расплодившись и умножившись, напали бессовестно, как Каин на Авеля, на руссов или сарматов – с древности природную братию свою, – и за предводительством короля своего, Казимера Третьего Великого, року от Рождества Христова 1333 либо 1339, благодаря оскудению тогда Киевских и Острожских и иных истинных Русских князей, завоевали нас и к своей ненасытности приобщили, и подчинили истинные из древних веков земли и провинции наши Сарматские и поселения наши русские от Подола и Волох по Вислу аж до самой Вильни и Смоленска, дальние и обширные границы свои имущие, а именно: Киевскую, Галицкую, Львовскую, Холмскую, Белзскую, Подольскую, Волынскую, Перемышлевскую, Мстиславскую, Витебскую и Полоцкую. И не только в поименованных землях и провинциях наших Русских славное имя наше казацкое испоганили, но, что еще хуже всего, братию нашу, роксоланов, в невольническое ярмо запрягши, от веры честной православной, душеспасительной греко-русской отринули, а до пагубной Унии, римского заблуждения, силою, гвалтом и многими над совестью христианской мучениями и тиранством привлекли и приневолили, всех прежних князей и королей своих польских, благочестие наше греко-русское не хуливших, присягами и привилегиями утвердивших, привилегии и мандаты презревши и уничтоживши, уничтожили совсем против политики шляхетской и доброй совести. Когда и того вредного душе, в погибель влекущего схизматического их и ненасытного поступку (Благочестие святое на Унию обернули и честь казацкую в нечестие и незнание претворили) мало было для их зависти и гордости, то, наконец, было решено, мимо воли короля, пана нашего милостивого, чтобы в Чигирине, Трехтемирове, Переяславе, Полтаве и иных многих городах и селах, расположенных по обеим сторонам реки Днепра, Оукрайны малороссийской предковечной отчизны нашей, от святого и равноапостольного князя Киевского Владимира, святым крещением Русь просветившего, благочестием истинным и непоколебимым сияющи, знатнейших людей и казаков погубить и искоренить, а самим, посполитым народом нашим завладевши, и не только в ярмо невольническое их запрячь, но по своей безбожной воле в душе вредную правилам священным и святых отец наших противную внедрить Унию, для чего уже были знаки и документы, когда не только многих казаков и мещан, братию нашу, псы, сторожа польские мерзкие, поели и когда плетьми фальшивое панам своим доказывали, и на лишение жизни их отправляли, и добром и имениями их завладели, что и мне, Хмельницкому, от развратного сына и вруна Чаплинского, дозорца чигиринского, пришлось терпеть, рискуя головой. И веру нашу православную они всегда ругали и бесчестили, священников наших благочестивых, при всякой, самой незначительной причине, бесчинствуя, ругали, били, рвали волосы и резали бороды. Так же и вам самим, всем малороссиянам, от них, поляков и жидов, их арендаторов и любимых торговцев, по сие время являют обиды, тяготы, озлобления и разорения, здесь мы их всех не именуем, поскольку вы сами их знаете и помните. То только здесь вам напоминаем, до какой пришли неволи у поляков, что двоим или троим, которые в городе на улице или в своем доме сошлись, запрещено и несвободно было вам с собою говорить и о делах своих хозяйственных побеседовать, без чего и акты христианские и свадебные не могут быть. Бог дал человеку уста для разговора, но те же поляки строгими указами своими запретили вам разговоры, и было приказано молчать вопреки природе всемирного обычая. Какая это невыносимая тяжесть и бремя замыкания уст, но милость всемогущая бога позволила и помогла нам оружием нашим военным отомкнуть их знаменитыми победами в двух битвах с поляками, нашими супостатами, и да будет о том присно хвалимо и превозносимо имя его божественное, яко не презрел бед, притеснений, воздыханий и слез наших, через поляков пролитых и проливаемых. А что мы нынешнюю с поляками зачали войну без ведома и совету вашего всенародного, за то вы нас не пугайтесь, потому что учинили так для лучшей пользы вашей и нашей, научившись осторожности и лучшего воинского управления с примера прежней братии нашей, которые под Кумейками и в устье реки Тясмин с поляками недавно войну имевших, когда до начала войны универсалами своими, засланными до вас в Малороссию, уведомили о своем против поляков намерении; тем уведомлением предупрежденные, поляки як надлежало приняли меры и приспособились, чтобы противостоять казакам. Мы, от такого несчастливого случая уберегаемся и удерживаемся аж до сего времени с сим универсалом и о начатом с поляками деле военном уведомлением нашим. А теперь, как вам известно и вообще всем малороссиянам, о том доносим, так и до компании воинской на предстоящее с ними ж, поляками, дело военное вас вызываем и приглашаем. Кому мила вера благочестивая, от поляков на Унию претворенная, кому из вас любима целость отчизны нашей, окрайны Малороссийской, и честь ваша шляхетская, поляками ругаемая, уничтожаемая, высмеиваемая и попираемая, тот, если не выродок, а заботливый и любезный сын отчизны своей, после выслушивания сего универсального нашего к нам в обоз под Белую Церковь на добрых конях и с исправным оружием немедленно прибудет, и тому с нами по примеру многих старых славных битв со многими народами соседних стран предков наших, стать мужественно и смело, при всемогущей помощи божьей, против поляков, своих грабителей, злобствующих супостатов. Но если не изволите нам помочь в настоящей военной компании, то, если поляки нас одолеют, знайте наверняка – и вас всех, малороссиян, без всякого исключения и респекту, в соответствии с давним злым своим намерением, огнем и мечом изринут и опустошат, как и нашу благочестивую и святую веру искоренят и уничтожат, и вас до последнего, и чад ваших для погибели завернут в несчастливую всегдашней неволе одежду. Лучше и благороднее полезнейше нам за веру святую православную и за целостность отчизны на поле военном от оружия бранного умереть, чем в домах своих как снохачом быть побитым. Если же умрем за благочестивую веру нашу, то не только слава и отвага наша рыцарская во всех европейских и других странах и далеких землях славно провозгласится, но и упование наше за благочестие умереть будет бессмертия исполнено и страдальческими венцами от бога венчано. Не бойтесь тогда, вашмосць, братья наши, шляхетно рожденные малороссийские, поляков, пусть бы и было их войск больше, но примером славных и великих руссов, предков своих, при своей правде за благочестие святое, за целость отчизны и за охрану древних прав и вольностей своих, станьте вместе с нами против их, своих обидчиков и разорителей, с несомненной надеждою своею освобождения от обид настоящих. А всемогущая благодать божья в наступающем случае военном на супостатов наших помощь нам оказать готова, и той благодати божественной уже и знаки есть: первое – двукратная вышеупомянутая победа над поляками; второе – искренняя приверженность всего Войска Низового Запорожского, готового нам помочь, при том, что уже есть при нас тысяч восемь с лишком запорожских казаков; третье же – наияснейший хан крымский со всеми ордами помочь нам готов против поляков, при котором для лучшей уверенности и сына старшего Тимоша оставил там, а теперь уже при нас находится данная нам от его ханской доброй милости орда крымская в 4000 человек с паном Тугай-беем, мурзою знатным; четвертое же – и казаков реестровых, братии нашей, 5000, которых от гетманов Коронных с Барабашом, полковником Черкасским, и с немцами отправлены были на суднах водных против нас Днепром к Кодаку, отдавши Барабаша, недруга отчизны, прихлебателя польского, и немцев днепровским глубинам, к нам пристали и во обоих разах военной экспедиции оказали нам помощь, присягу сломавши, которую на верность гетманам Коронным в Черкассах перед посадкой в судна водные с оружием польским, как пленные невольники, были принуждены учинить, когда сами поляки к слому той присяги являются изначальной виною, сами первые ее сломавшие, помимо воли королевской, права и вольности древние казацкие и малороссийские, присягу свою на приязнь, при ненарушимой целости давних прав и вольностей, казакам и всем малороссиянам, взаимно учиненную; пятое – из их людей три тысячи драгун перед битвою, будучи в передней страже, верность и присягу свою сломив и оставив гетманов Коронных, к нам добровольно присовокупились, потому что были обиженными в своих заслугах, как и по той причине, что узнали ненависть, немилость и злобу гетманов своих Коронных и всех панов польских, ведомые и нам, малороссиянам, направленные на искоренение и истребление веры нашей православной, изволили лучше последовать за нами, малороссиянами, при правде и истине сущим, права и вольности свои хранящим, нежели с полякам, неправедно на искоренение наше восставшим и гордыней яростной воспаляемым; шестое – для этого ласка божья и помощь его всесильна при нас есть, так как мы при обидах наших зачали войну сию с поляками не без ведома и позволения пана своего, наияснейшего королевского величества Владислава Четвертого, который в 1636 году, будучи во время счастливой своей коронации, нам при оной с Барабашом и иными знатными Войска Запорожского товариществом, по примеру прежних наияснейших князей и королей польских, предшественников своих, все наши войсковые и малороссийские права и вольности древние, при особенном утверждении нам веры нашей православной, новым своим, на пергамине красно писанным, королевском, при подписи властной рукой и при весомой Коронной печати, утвердив привилегии, отправил нас, как отец, ласково, отметив каждого знатными подарками. А при расставании нашем, будучи наедине, устно его величество нам сказал, чтобы мы по-прежнему гетмана себе избрали и за свои права и вольности крепко стояли, не отдавая оных в попрание, защищаясь его королевскими и иными давними привилегиями. А если бы панове польские или дозорцы к тем привилегиям не прислушивались, то „имеете, – сказал его королевское величество, – мушкет и саблю, то ими можете защищать свои, от поляков повреждаемые, права и вольности“. После этого, в течение нескольких лет, поляки продолжали наносить злобные обиды и крайние разорения. Тогда снова мы все вместе с Барабашем направили нарочных послов наших до его королевского величества, Владислава, пана своего милостивого, который при расставании с ними, как словесно, так и приватным письмом своим королевским, до Барабаша и до всех нас, казаков, писанным, те же слова королевские, прежде нам самим сказанные о защите своих прав мушкетами и саблями, подтвердил и повторил. Но поскольку Барабаш, полковник Черкасский, как уже было сказано, являлся недругом и не желал добра отчизне нашей, это королевское милостивое слово и разрешение, как и привилегии королевские, таил и без никакой пользы прятал у себя, не заботясь об избрании казацкого гетмана и об освобождении от обид ляхов всего народа малороссийского, тогда мы, Хмельницкий, взявши Господа бога на помощь и отобравши искусственным путем у Барабаша привилегии королевские, вынуждены были сие военное с поляками зачать дело, из-за которого его королевского величества войны против нас мы не ожидаем, так как начали мы сию войну с поляками с разрешения короля, как и потому, что поляки, не уважая его королевскую превысокую персону, мандатов и приказов его не слушали и непрестанные Малороссии утеснения налагали. А если король, как всему войску глава, сам с войском польским против нас не пойдет, то мы панов польских и их много собранные войска, как тело или глаз без головы, меньше всего боимся, ибо ежели ветхий Рим, который можно назвать матерью всех европейских городов, многими государствами владевший и гордившийся своим шестисотсорокапятитысячным войском, был завоеван гораздо меньшей силой воинственных русов из Руссии под началом их князя, и они владели Римом более четырнадцати лет, то нам теперь, по примеру оных древних руссов, предков наших, кто может возбранить деятельность воинскую и уменьшить отвагу рыцарскую?

Вам, братья наши, всем малороссиянам, это предложивши и к здравому рассуждению подавши, ждем вашего прибытия к нам в обоз под Белую Церковь и вам же желаем от господа бога здоровья и благополучно во всем узнать поведенья.

Дан в обозе нашем под Белою Церковью, 1648, месяца мая 18 дня».

От отправленных гетманом Хмельницком командирами корпусов им были одержаны под Белой Церковью донесения: первое – от Генерального писаря Кривоноса о том, что гетман польский Калиновский, сбежавший из Каменец-Подольского, собрал новую армию из польских и литовских войск и двигается с ними на Подолье; из слов пойманных «языков» Кривонос узнал, что Калиновский уже переправился через реку Случь. Второе – от Генерального есаула Родака о том, что, будучи на реке Припять, ему стало известно о походе князя Литовского Радзивилла со своими войсками в Сиверии. Двинувшись вслед за ним со своим корпусом, обнаружил его возле местечка Городни, где Радзивилл праздновал свою победу над хорунжим Буйносом и полковниками Гладким и Худорбаем, среди которых Буйнос, Гладкий и полковой есаул Подобай со многими казаками были убиты, а их припасы и артиллерия достались врагам, как добыча. Полковник Худорбай и остатки войск соединились с ним, Родаком, встретив его на Гомельщине. Родак с невероятной поспешностью направился к Радзивиллу и, через свои разъезды и пойманных «языков» узнав, что войска Радзивилла, хмельные от своей победы, стоят не заботясь и без всякой осторожности и подготовки отдыхают, а местами и банкетуют, напал на них всеми своими войсками, выйдя неожиданно из леса. Первым же движением разогнал своей конницей всех вражеских лошадей, что были на пастбище, а потом спешившимися казаками сделал выстрел пушками и мушкетами и атаковал своими войсками с пиками войска литовские, солдаты которых, будучи полуголыми и не вооруженными, просто бросались с места на место и хватали то одежду, то оружие. Однако казаки, не давши им опомниться и построиться, всех их перекололи и перебили, спаслись лишь те, что разбежались по лесам, и командир их, князь Радзивилл, который с малочисленной конницей спрятался в лесах за рекой. Огромный обоз с прекрасными королевскими экипажами, сервизами и буфетами, военный обоз со всеми запасами и артиллерией достались, как добыча, казакам и их обогатили, а мелким оружием и лошадьми наделила много тысяч новых воинов. Корпус Родака с Худорбаем отправился к Новгород-Северскому для дальнейших поисков поляков и евреев.

На донесение писаря Кривоноса Хмельницкий ему приказал, возвращаясь со своим корпусом на Подолье, держаться стороной правого фланга вражеской армии и дать знать от себя обозному Носачу, чтобы тот поспешил с Галичины к нему, гетману, на сближение. А сам Хмельницкий с войском, которое было при нем, выступил от Белой Церкви, направив свой поход к городу Корсунь, и, минуя его, получил весть о приближении польской армии. Поэтому, оставив свой обоз возле Корсуня, разместил пехоту по садам городским, спрятал в окопах, а ночью отправил небольшую команду, чтобы она приблизилась к польской армии, но никаких военных действий не предпринимала, ожидая первых выстрелов со стороны города, и тогда бы атаковала врага с тыла. После этого распоряжения 27 июня в пятницу выступил Хмельницкий только с конницей против поляков. Те же, узнав по дороге, что казацкие войска разошлись многими корпусами в разные стороны, и надеясь застать и атаковать Хмельницкого, который прячется в Корсуне с малыми силами, торопились на него напасть. Хмельницкий, встретив поляков своей конницей, начал с ними перестрелку, выступая перед врагом обычным своим ходом маятника, наступая и отступая, подался при этом назад, изображая, что убегает в город. Поляки, со всем запалом налегая на конницу казаков, не осматриваясь по сторонам, гнали конницу Хмельницкого самым центром своим на пехоту казаков, спрятанную в садах и в окопах. Сделанный пехотой неожиданный и с близкого расстояния выстрел из пушек и мушкетов образовал огромную стену из тел поляков в самом их центре, а повторяемые выстрелы совсем их перемешали и опрокинули. Пехота, которая вышла из окопов, завершила поражение поляков своими пиками, и они побежали в полном беспорядке, бросили на месте всю артиллерию с ее боеприпасами. Отступающих перехватил Кривонос со своим корпусом, и когда он им загородил дорогу и начал по ним стрелять из пушек и мушкетов, Хмельницкий догнал их своей конницей, устроил то же самое, и поляки были разгромлены и окончательно рассеяны. Так что спаслись из них только те, что разбежались на быстрых лошадях поодиночке на все стороны. Обозы, их артиллерия и все запасы достались как добыча казакам. При похоронах насчитали более 11 тысяч польских тел. Гетман Калиновский с малым числом своего штата спасся бегством, и когда казак уже было коснулся пикой его спины, то он бросил на землю кошелек с деньгами и золотые часы, тем и избежал смерти.