– Кома, я знаю, что от всего этого тебя ломает. Не тебя одного, но… Прошу, вымой свой рот с мылом!
– Не, чувак, это уже клиника. Смахивает на синдром Туретта. Когда он матерится, он себя не контролирует… – разводит руками Ли.
– А вы предлагаете петь для них песни Славика? – заводится Макс, его щеки краснеют от ярости.
В таком раздрае Макс предстает передо мной впервые. Он сжимает кулаки и прет на Ли, я, пробуксовывая несколько секунд, срываюсь с места, хватаю его за руку и волоку за собой в полумрак бокового выхода. Макс покорно плетется следом, опирается спиной о стенку, убирает с лица челку и глубоко вдыхает.
– Успокойся! – быстро шиплю я. – Что с тобой? Настолько сильно ломает? Вы все равно должны это сделать. Ради Вани. Сыграйте что-нибудь нейтральное, не ваше. То, что все узнают. То, что всех зацепит!..
Макс подается вперед, находит мою руку и рывком тянет к себе – от неожиданности я теряю равновесие и падаю прямо ему на грудь. Макс упирается подбородком в мое плечо и крепко меня обнимает. Долго-долго. Коленки дрожат и подкашиваются, удушливое оцепенение и ужас растекаются по артериям, сосудам и капиллярам. Только что он впервые обнял меня при свете дня.
Глава 23
В зеркалах луж плавают ольховые сережки, шагая, я старательно разглядываю трещины в асфальте, кое-где прохожу на цыпочках, чтобы не раздавить вылезших на поверхность земли дождевых червяков. Руки предусмотрительно спрятаны в глубины карманов ветровки, и повода взять меня за руку у моего дурного братца нет.
Макс, в последнее время утративший свое красноречие, молча чешет рядом. Он близко, и от осознания этого факта мне хочется во весь голос закричать. Или умереть.
В гостиной бабушка смотрит телевизор: в студии телепрограммы происходит драка, крикливый телеведущий безуспешно пытается разнять дерущихся. Мы с Максом переглядываемся – в программе говорится о том, что двоюродные брат и сестра замутили, повергнув в шок родственников. Беззаботно отвожу взгляд и густо краснею.
На кухонном столе нас встречают гора пирогов, накрытая ситцевой салфеткой, и небольшая дорожная сумка, из которой торчат горлышко лимонадной бутылки и пакет со все теми же пирожками.
– Завтра одиннадцатая годовщина смерти моей мамы, – кивая на сумку, поясняет Макс. – С утра мы поедем на кладбище.
Причина его сегодняшних закидонов предстает передо мной во всей очевидности. Мы все физически и морально измотаны, мы вертимся как белки в колесе, но все наши усилия растворяются каплей в море – необходимая Ване сумма все еще остается неподъемной. И тут – такая дата… Мне вспоминаются циничные бессмысленные посты о смерти мамы, которые я размещала в интернете три месяца назад. В моей душе не было сожалений. Но была боль. Тупая неизбывная боль. Мне хотелось бросаться на стены, и это состояние могло облегчить чье-то внимание и участие, но все, что я получила – удар кулаком и последующий кошмар…
Скромно сидя на краешке табуретки, я жую пирожок.
– Соболезную, Макс… – смотрю на него, но тушуюсь и мямлю: – Можно поехать с вами?
Он молча кивает.
Под предлогом помощи бабушке остаюсь на кухне, где долго и вдумчиво мою посуду. Нахожу в шкафчике жидкость для удаления застарелого жира, драю газовую плиту и старые сковородки. Щеки горят, глаза щиплет.
Перед сном я на сорок минут закрываюсь в ванной. Бабушка стучит и справляется, как у меня дела, но я не выхожу из воды, пока она не становится едва теплой.
Я делаю это не потому, что желание содрать с себя кожу проявилось снова. Просто я очень сильно боюсь входить в комнату.
– Многие считают, что долгое пребывание в ванне полезно для организма. Однако специалисты советуют не проводить под душем больше десяти-пятнадцати минут. Это тебя погубит… – Макс лежит на диване, и речь его льется рекой даже спросонок.