Александр вздохнул, не стал возражать или оправдываться, познакомится они как раз с девушкой и не успели, так уж вышло все быстро, просто и по-дурацки, как всегда с женщинами по жизни у него получается. Скупостью он не страдал никогда, и если бы Фигнер просунул руку по подушку чуть дальше, то наткнулся на оставленную его напарником внушительную заначку. Лишние деньги "на обзаведение" начинающей танцовщице явно не помешают, раз уж спонсоры у нее – прямо скажем, не особо щедрые, а по части балета до уровня известной всем Майи Плисецкой девке пока далеко.
Уйти они успели вовремя и незамеченными, к счастью внимание к себе не привлекли, только-только народ от сна глаза протер, выполз на улицу. К месту ночного побоища стали подтягиваться многочисленные зеваки. Какой-то "очевидец" собрал людей возле того местечка на улице, где так удачно для Сашки, "раскинул мозгами" комиссар из полиции нравов. Врал рассказчик искренне и самозабвенно, во всю ивановскую, расписывая в красках ужасы ночного происшествия. Толпа ротозеев около него в основном и стояла, развесив уши слушала – еще бы такие значительные события. На двух пролетариев самого простецкого вида, быстро и "по стеночке" выскользнувших из злополучного дома никто из собравшихся людей и не взглянул.
Глава 15. Приобщение к культурной жизни
– Все, хватит таскаться по закоулкам и помойкам, пора приобщатся к светской столичной жизни и к искусству! – с утра огорошил своего спутника неожиданным предложением Фигнер, и увидев недоумение на лице у Сашки не замедлил пояснить, – В Оперу сегодня сходим, местечко для покушения подходящее, надо там присмотреться и узнать что к чему.
Перед культ-походом Александра тщательно проинструктировали на предмет, как он должен себя там вести, почти как в СА, только теперь в роли старшины выступил аж целый капитан.
– Девок за перси не лапать, туземцев по мордам не бить – коли они борзеют, то сперва меня спроси! И на диковины разные открыто глаза не пялить!
– Самойлович, я что дурак? – Сашка даже немного обиделся на такое недоверие, хотя надо признать, что кое в чем его соратник был прав, один раз он уже и так "залетел" по собственной глупости.
– По бумагам ты Сашка как раз – дурак и есть натуральный, иначе тебя чего доброго в конскрипты загребут, и оглянутся не успеешь, как в гвардии окажешься, – не без улыбки отметил Фигнер, – Да ладно не журись, я пошутил. Но помни, что мы не развлекаться пошли, а на работе и лишнего себе не позволяй!
Для посещения столь известных очагов культуры срочно потребовалось сменить имидж, клошаров туда и на порог не пустят, и поэтому пришлось прибегнуть к услугам старьевщиков, благо лавочку одного из них Самойлович заприметил неподалеку от их нового временного пристанища. Время от времени они так и ранее поступали – меняли одежду на более "приличную", когда требовалось побывать в тех местах, куда "уличному отребью" доступ был закрыт.
– Сиди пока тут смирно, никуда не выходи и что бы впредь – никаких девок не по делу! – приказал Фигнер своему напарнику, затем исчез в неизвестном направлении и отсутствовал примерно полчаса. Вернулся обратно "отец-командир" с двумя внушительными узлами.
Примерили обновки, на долю Александра досталась блуза, относительно новая и чистая, пошитая из хорошего полотна вроде современной джинсовой ткани. В принципе он и ранее во Франции носил нечто подобное, но была все-таки ощутимая разница. Теперь он из "оборванца" стал "блузником", уже другая категория аборигенов Парижа, крохотное продвижение вверх по социальной лестнице первой империи. Впрочем, с точки зрения "господ", не очень значительный прогресс, "блузники и прочая рвань" – так примерно тогда и писали в газетах, вполне официально и с одобрения властей. Фигнер облачился в потертый сюртук, вместо измятого картуза на голову одел побитый молью цилиндр, дешевая тросточка в руку – ни дать, ни взять франтик-студент "на мели". И таких в Париже хватало с избытком, нередко провинциалы, прибывшие учится, быстро спускали родительские денежки на гулящих женщин, вино и прочие столичные удовольствия.
– Теперь и не грех хоть в Тюильри к Самому податься! Пожалуй пустят, разве только с черного входа, и на правах прислуги. – тут же "отец-командир" спохватился, вспомнив видимо где и в чьей "шкуре" пребывает он сам в данный момент, – Давай снимай все живо, ишь вырядился словно щеголь замоскворецкий! В подворотне переоденемся, а не то еще привратница решит, что мы кого-нибудь из буржуа обчистили.
Если речь зашла об Опере, стоит сказать пару слов о парижских театрах, раз уж занесла нелегкая туда наших героев. Театры издавна делились на королевские ли в эпоху Наполеона – императорские, получающие финансовую поддержку от казны и частные. "Казенных" театров было пять: три музыкальных в том числе и Опера, Итальянский театр, Комическая опера и два драматических – "Одеон" и Французский театр. Последний был известен в России под названием "Комеди Франсез". Частных театров и просто развлекательных заведений в столице Франции было гораздо больше – не пересчитать. Из всех этих многочисленных заведений для Александра и его напарника интерес представляла только Опера расположенная на улице Лё Пёлетье́, где эпизодически появлялся "сам" Бонапарт, на которого они уже который месяц безуспешно охотились. По случаю зимних праздников доступ в этот "очаг искусства" был открыт для всех, проводились так называемые "рождественские балы". Поэтому появилась хорошая возможность провести разведку и ознакомится с обстановкой прямо на месте предполагаемой акции.
Несмотря на голод в стране, Наполеон в зиму 1811-1812-х давал особенно многочисленные балы, всевозможные придворные спектакли и великолепные праздники в том числе и для "черни", что он считал обязательным для поддержания престижа высшей власти. Император прекрасно понимал, что если реального благополучия в стране нет и не предвидится, то следует создать хотя бы видимость. Пусть уж лучше французы развлекаются и веселятся на балах, чем думают о политике. Листовки роялистов полиция Парижа в ту пору срывала со стен чуть ли не каждый день, а ведь вроде бы оппозиция давно переместилась из подполья в светские салоны. В любом случае, положение самозваного императора оставалось по прежнему шатким, складывалось впечатление, что одна серьезная неудача на войне и в Париж ему можно уже и не возвращаться.
Фигнер в этот раз поторопился, они вышли с большим запасом, и что бы убить "лишнее" время пришлось немного пройтись по городу, заодно и посмотрели на кое-какие достопримечательности. На площади Бастилии гости из России полюбовались на немногие останки знаменитой крепости, со штурма которой и началась Великая Французская Революция, а затем и на слоника, того самого, в котором проводил ночи маленький бродяга и революционер Гаврош у Виктора Гюго. "Произведение монументального искусства", грубо сляпанное из досок и гипса на вид еще совсем новое, возвели ведь макет недавно – в прошлом году и местные бомжи еще не успели утилизировать "слона" под бесплатную ночлежку. Наполеон, следуя своим проектам по перепланировке Парижа, решил в 1808-ом году воздвигнуть на площади гигантский фонтан в виде слона – l"éléphant de la Bastille, увековечив свои победы в Египте. Слон должен был быть сделан из трофейных бронзовых пушек и иметь минимум 24-е метра в высоту. На отливку должна была пойти пушечная и колокольная бронза захваченная у испанцев. Из Египта же, кроме арабского триппера, по вполне понятной причине ничего существенного вывезти "непобедимому" полководцу не удалось, все военные трофеи изъяли в свою пользу "просвещенные мореплаватели". Лестница, ведущая наверх монумента, должна была быть устроена в одной из слоновьих ног. Архитектор Жан-Антуан Алавуан взялся за работу, но в результате в 1811-ом году на готовый постамент был поставлен только гипсовый макет в натуральную величину. Одним словом, какая виктория – таков и памятник о событии или если по русски: "По Сеньке и шапка". У Бони это своего рода фирменный стиль выработался, все полимеры красиво и со вкусом спустить в унитаз, а затем объявить об очередной "великой победе" – и ничего, часто для местных дураков и не такое прокатывало.
На Гревской площади друзья увидели, как справедливая французская Фемида расправляется со своими жертвами. Успели они как раз к самому "шапочному разбору", все улицы от Palais de Justice – Дворца правосудия до Place de Greve – Гревской площади и мост усыпаны были народом, пришедшим посмотреть на казнь. Как показалось тогда Сашке в толпе преобладали в основном женщины, было так же много детей в том числе и совсем маленьких. Разве, что у самого эшафота стояли почти сплошь одни мужики и парни, слабый пол туда пробиться не смог. Несмотря на героические усилия конных жандармов, поддерживавших порядок вокруг гильотины, народ волновался и двигался взад-вперед, и едва ли можно было устоять на одном месте от беспрерывного напора с то от эшафота, то с противоположной стороны. Наконец представление началось, толпа встревоженно "загудела", глаза всех собравшихся обратились к возвышавшемуся над мостовой на добрых 3-и метра зловещему деревянному помосту. Привезли из тюрьмы осужденного на черной фуре, запряженной парой лошадей, конвой шел пешком рядом – шестеро солдат с ружьями и сержант с саблей наголо. Никаких там особых церемоний, как-то все буднично и в рабочем порядке… Минута и сунули его в гильотину, другая прошла – и нож "чик", отрезанная голова скатилась в специально подставленный красный ящик. Затем туда же исполнители положили и тело казненного, представление закончилось. Палачи работали сноровисто и быстро, как на конвейере, раз-раз и все, их там целая команда собралась у "машины" – три человека. Один старший, он распоряжался и контролировал, как объяснили потом Сашке, "мастер" или Мэтр – у них эта профессия передается по наследству и два помощника, этих набирают из "раскаявшихся" преступников.
Между тем Фигнер купил за одно су у одного из сновавших в толпе разносчиков листок, чтобы узнать, кого и за какие грехи покарали. Всенародно объявлять, как в России через глашатая здесь было не принято. Капитализм во всей красе, даже на таком мероприятии кто-то делает свой маленький бизнес продавая зевакам "сентенции", заодно и мелкая уличная торговля процветает – собравшиеся во множестве зрители обязательно что-нибудь да купят в лавочках и у лотошников пока дожидаются кровавого "представления".
– Хм, жену свою законную сей достойный муж, газетчик-литератор к слову, выходит отравил… – вслух зачитал Фигнер первые строчки, и шепнул на ухо напарнику, – Да ты не пугайся заранее, нас с тобой, коли не выгорит дело, расстреляют без такой помпы.
– Да мне плевать. – ответил ему Александр, и чтобы хоть как-то снять охватившее его напряжение спросил, – А почему люди не расходятся? Еще кому-то "секим башка" сегодня будут делать?
– Тут пишут, что более экзекуций не будет. Хоть нет соврал… "гражданская казнь" еще у них в сегодня в программе. – Фигнер снова уткнулся носом в листок.