Но этой трассе возникала другая проблема, уходя от пристального внимания "силовиков" путешественники поневоле попадали в зону действия их антиподов, всевозможных бандитов, как "шуанствующих" – идейных роялистов, так и обычных "работников ножа и топора". Первая же стычка с типичными представителями этой весьма распространенной в 19-м веке профессии случилась ровно через две недели после пересечения границы с Вестфалией. В ту далекую пору для путешествия по Франции знающие люди советовали в первую очередь запастись хорошим двухзарядным пистолетом английской работы, а лучше двумя, и ни в коем случае не пускаться в путь в одиночку, даже по самым лучшим шоссе. Такие рекомендации приводились в известном путеводителе Лангуа, опубликованном в 1806 года и переизданном в 1811. Напряженная ситуация сохранялась в провинции вплоть до 30-х годов 19-го столетия. Страна не так давно пережила революцию и немало лет подряд воевала, еще при старом короле начали, поэтому одних только дезертиров у Бонапарта было около 100000 – целая партизанская армия скрывалась от властей по лесам, горам и всяческим "медвежьим углам"! Бывали банды и многочисленные – настоящие отряды, но чаще они состояли из трех-пяти человек. В довольно мрачных тонах описывает превратности путешествия по Франции современник тех событий Альбер Вандаль: "Вы едете дальше и чем ближе к опушке бора, чем больше по дороге холмов и откосов, тем больше опасность. Но вот на одном из поворотов блеснули наведенные ружья и из кустов выскакивают какие-то сатанинские фигуры с черными лицами, закрытыми крепом, или вымазанными сажей. Эти страшные маски окружают карету. Лошади бьются в постромках, почтальон или кондуктор, видя направленные на них стволы, под страхом смерти вынуждены остановится. Разбойники шарят в экипаже, выбирают из взломанных сундуков казенные деньги, бумаги и мешки с пакетами. Пассажиры подвергаются строгому допросу, и горе тому, кто окажется чиновником, священником, присягавшим конституции, офицером, или просто известным патриотом. Чаще всего его тут же на месте пристрелят и уж самое меньшее, если ограбят дочиста, отберут деньги и платье и бросят на дороге избитым и голым. Остальным великодушно велят проваливать на все четыре стороны". Это происходило во времена, когда Наполеон был первым консулом, позднее нравы сильно упростились и грабить стали уже всех подчистую, не обращая внимания на политические пристрастия. В 1807 году, всего в нескольких километрах от Парижа преступники задержали и "подвергли насилию" знаменитую итальянскую певицу Грассини, "официальную" любовницу самого императора. Если уж страдали "небожители", представители элиты, то можно представить, что приходилось переносить в ходе поездок "простым смертным". В России хоть и традиционно "шалили" на дорогах лихие люди, но не в пример было безопаснее, по крайней мере, можно было без оружия спокойно передвигаться по основным путям. Законность, если судить по знаменитому кодексу Наполеона, в первой империи была, но вот элементарного порядка определенно не хватало.
Сашка затаился в зарослях на краю полянки, выбранной для ночлега, сжимая в ладони рукоятку ТТ, и пытаясь не выдать себя ни одним лишним движением. Как только Фигнер заметил, что к их стоянке движутся люди, так тотчас толкнул напарника подальше в лес, такую схему они решили применять для подстраховки.
Вот и незваные гости пожаловали, из леса, к манящему в сумерках огню вышли двое, немытые лица заросли бог знает скольки дневное щетиной – если это действительно охотники, то кто мешает им побриться? Cудя по ухваткам, снаряжению и одежде, можно с первого взгляда предположить, что это и в самом деле обычные "мирные" браконьеры, других "добытчиков" в здешних лесах нет. Но вместо куропаток и зайцев из рваных ягдташей зловеще торчат пистолеты, как бы намекая, что промышляют эти господа исключительно двуногой дичью, ни на какую другую с таким оружием не охотятся. В руках "гостей" длинные тяжелые ружья, явно военного образца но без штыков, кроме того у одного висит на портупее тесак, а у другого – небольшой топорик заткнут за кушак.
Долго гадать о намерениях "охотников" не пришлось, тот что повыше, в старой короткой суконной куртке, перешитой из солдатского мундира сразу же двинул Самойловича прикладом в бок по ребрам и без обиняков потребовал отдать все деньги и ценности, какие есть. Его сообщник, не стал дожидаться ответа и жадно набросился на вещевые мешки, сложенные у костра поодаль, доску-контейнер, лежащую чуть в стороне, по вполне понятным причинам, грабитель не заметил, или не обратил на нее внимания. Александр к тому времени уже немного понимал по-французски, регенерация освежая память, оказывается, очень даже способствует изучению языков, да и намерения пришельцев и без слов теперь были как на ладони. Он успел взять на прицел главаря, но события развивались так быстро, что пустить в ход пистолет ему в этот раз не пришлось… опередили.
– Or!!! Золото!!! – оба бандита, мгновенно забыв о Фигнере, которого посчитали незначительным противником, ведь по виду почти подросток-сопляк и безоружен, как по команде кинулись к найденному в одном из дорожных сидоров небольшому кожаному кошельку. Жадность это плохо, это очень и очень плохо, но к счастью люди об этом постоянно забывают и как назло в самый неподходящий момент.
Пока незадачливые "романтики большой дороги" сквернословя и вырывая из рук друг у друга деньги, пытаются поделить между собой три наполеондора, пять экю и еще немного меди, их судьба решается окончательно и бесповоротно. Ничуть не изменившись в лице, тезка Сашки спокойно отложил палочку, которой ворошил угли в огне и, быстрым отработанным движением вытащил из скрытой под широкой блузой поясной кобуры револьвер. Удобная, все же, у местных простолюдинов одежда – можно хоть пулемет под ней носить, а вот под мундиром или сюртуком в обтяжку ничего не скроешь.
Выстрел с дистанции в пять шагов бьет, как гром среди ясного неба, войлочная шляпа с обрезанными полями, верный отличительный признак беглого каторжника, улетает далеко в кусты. Первый бандит, владелец экзотического головного убора, мешком валится на лесную траву, зацепив головой костер – вспыхивают желтым пламенем и тут же гаснут засаленные космы грязных волос. Второй разбойник подхватив добычу – кошелек пытается спастись бегством, в страхе ломится без дороги в кусты, надеясь избежать верной смерти. О своем громоздком оружии бандит впопыхах забыл, но далеко ему уйти не удается, безжалостный Фигнер всаживает в него две пули подряд. Один выстрел в спину и второй в уже оседающего на землю противника – контрольный в голову. Свидетели, способные хоть что-то рассказать полиции, им не нужны.
– Сашка! Давай сюда, и поживее. Надо сматываться! – зовет капитан и его помощник выползает из под прикрытия растительности.
– Ловко ты их! – заценил работу напарника Александр, он бы так хладнокровно действовать не смог, несмотря на весь свой боевой опыт и талант стрелка. Самойлович положил обоих противников, почти не сдвинувшись с места, и не даже встав с пенька, на котором сидел, словно не стрелял на поражение, а карандашом в блокноте отметку сделал.
– Никак не могу привыкнуть к револьверу, так и тянет завысить прицел. – посетовал Фигнер, опыт стрельбы из гладкоствольного пистолета сильно мешал ему освоить новое оружие.
– Может, не будем спешить? Кто на ночь глядя побежит в лес на выстрелы разбираться? – неуверенно предложил Сашка, разглядывая трупы бандитов и разбросанные кругом вещи.
– Нет уж, собираемся и уходим немедленно!
Правильно люди говорят – на чужом пиру похмелье, а на "чужой" войне как? Вжик-вжик-вжик, поют на головой свою песню маленькие, но необычайно тяжелые свинцовые шарики – поймаешь такой "мячик" и на ногах не устоишь. Александр за последние полчаса успел сильно разворачиваться в гениальной идее Фигнера следовать в Париж через самые "криминальные" департаменты первой империи. Тут как в послереволюционные 20-е годы, днем власть одна, а ночью совсем другая. Нет даже хуже – здесь бардак творится и в светлое время суток: "Красные, зелёные, золотопогонные, а голова у всех одна, да как и у меня…"
Ба-бах!!! Выстрел ударил громом в пяти шагах, но такое впечатление, что пистолет разрядили возле самого уха. Отвратительная вонь сгоревшего пороха просто ножом режет дыхание, заставляя то и дело откашливаться и отплевываться. Как назло еще и ветер несет всю эту дрянь в их сторону.
– Выходите мерзавцы! Все равно достанем! – слышен крик с дороги, за ним следует длинное замысловатое ругательство, совершенно непонятное для слабо владеющего французским языком Сашки.
– Сиди! То не про нашу душу! – одергивает встрепенувшегося было напарника Фигнер, и действительно в этом бою они только зрители, а не участники. К великому сожалению избежать "представления" не удалось и теперь приходится отсиживаться в придорожной канаве, расположенной как раз между участниками оживленной перестрелки. Чем не добротный вестерн "в живую", вот и ковбои есть и стрельба идет вовсю, но не выключишь как телевизор, а месить грязь в кювете порядком надоело.
С одной стороны действуют вооруженные карабинами и пистолетами солдаты в канареечного цвета мундирах, трехцветных шарфах-кушаках и черных треуголках. Эта маленькая армия, числом не менее тридцати бойцов под руководством сержанта, гарцует на лошадках крупной нормандской породы вдоль шоссе. С другой – некие "неопознанные силы", скорее всего из той же компании любителей желтого металла, что и недавние ночные "охотники". Битва жаркая, долгая и бестолковая, поскольку противников разделяет расстояние не менее 200 метров. Кавалеристы совершенно не горят желанием лезть глубоко в лес, надеясь выманить врага на открытое место, а те отнюдь не жаждут покидать чащу. Несовершенное оружие начала 19-го столетия не позволяет добиться хоть каких-нибудь видимых результатов и противники только зря пережигают порох. Скрытых в лесу стрелков практически не видно, но их эпизодически выдают вспышки огня и клубы порохового дыма, прекрасно различимые среди зеленой растительности. Конных жандармов, полицейских или драгун – поди разбери, кто такие, спасают от пуль шустрые четвероногие друзья. Конники ведут огонь с ходу, постоянно перемещаясь, как по мощеному камнем шоссе, так и рядом в поле, прямо по несжатой еще пшенице. Так вот и палят в белый свет как в копеечку, а в недолгих перерывах, когда заряжают, то упражняются в сквернословии – такое заворачивают, что буквально уши вянут, веселая война… Александр впервые рассмотрел вблизи как ведут огневой бой с седла в кавалерии, стрелять не трудно, а вот заряжать – воистину цирковой трюк. Во-первых, держа левою рукой пистолет с уже откинутым огнивом, правой надо было, не глядя, открыть лядунку и сразу взять патрон. За переборку патронов в сумке наказывали шпицрутенами, по крайней мере в российской кавалерии, как у французов – бог знает. Во-вторых, по команде или самостоятельно надо было зубами надорвать узкий край бумажного патрона так, чтобы языком почувствовать вкус содержимого. Следующей операцией была засыпка пороха на открытую полку. Делалось это на глазок и требовало от стрелка немалой сноровки, так как при недостаточном количестве пороха на полке могло не произойти воспламенения заряда в стволе, а при избыточном владелец пистолета рисковал обжечь руку. Насыпав порох из патрона на полку, огниво опускали вниз, поворачивали пистолет дулом к себе и весь оставшийся в патроне порох отправляли в дуло. Вслед за порохом туда опускали пулю из патрона вместе с бумажной оболочкой, которая выполняла роль пыжа. Затем солдат доставал короткий шомпол и несколькими ударами уплотнял заряд в стволе. У жандармов этот предмет снаряжения был всегда под руками, закрепленный на длинном шнуре к левому погону. Скорее всего, декоративный аксельбант, вопреки красивой легенде, как раз и является потомком подвязанного пистолетного шомпола, а не веревки висельника. При чрезмерно слабой прибивке порох плохо выталкивал свинцовый шарик, получался фальшивый выстрел, пуля застревала в стволе и ее приходилось доставать специальным приспособлением – разрядником, внешне очень похожим на штопор. За такой промах на учениях наказание, как правило, следовало немедленно. После работы шомполом взводили курок с кремнем. Спуск тогда занимал исходное положение, и оружие было готово к стрельбе. Пистолет следовало держать дулом вверх, чтобы не выкатилась пуля, а при нажатии на спуск повернуть его чуть-чуть влево для облегчения доступа затравочного пороха к заряду, находящемуся в стволе. При нажатии на спуск происходило следующее: курок с кремнем с большой силой ударял по огниву, высекал из него искры, одновременно открывая полку с порохом. Искры воспламеняли этот порох, через затравочное отверстие в казенной части ствола огонь передавался заряду. Все это хорошо выглядит только на бумаге в наставлении, но вот в седле даже смирной лошади, да еще при движении по пересеченной местности проделать вышеуказанные манипуляции ой как не просто, то порох мимо полку просыплешь, то сам пистолет из рук выскочит, их к слову тоже подвязывали специальными шнурами чтобы не потерять… Револьвер не даром сразу взял верх над всеми однозарядными системами, тем более, что в лядунке – патронташе европейского кавалериста обычно было не более 10 или 15 патронов, остальные возили в седельных сумах или даже в обозе.
– Наши берут верх! – поспешил успокоить схватившегося было за ТТ Сашку Фигнер, не уточнив правда какая из враждующих сторон отнесена к "своим", – Али на войне не был? Чего дергаешься?
– Там проще, в меня палили и я в них тоже, а здесь сидим как в мышеловке! – не замедлил с ответом Александр. И в самом деле, положение не ахти, на дорогу им не выйти, затопчут лошадьми, да еще и порубят сгоряча. В лес соваться не стоит – сразу же станут мишенями для обеих противоборствующих сторон, остается сидеть и ждать, чем же все закончится. Скучное занятие, и Александра даже появилась мыслишка, что одна удачно брошенная под копыта лошадей граната могла бы очень способствовать прекращению этого некстати затянувшегося "спектакля".
Залп и еще один нестройный залп… "желтые" все же заметили наконец, что из леса на их огонь более не отвечают. Может быть, у противника закончились патроны, или ему просто надоело заниматься таким извращением. Самойлович "заломив шапку" как и положено типичному рабочему-сезоннику тотчас кинулся к стремени предводителя. Минут пять ушло на проверку документов, затем представители власти стали решать участь попавшихся им в руки людей.