Особо стоит отметить научную деятельность Атауллы Баязитова. Его книги «Возражение на речь Эрнеста Ренана “Ислам и наука”» (1883), «Отношение ислама к науке и иноверцам» (1887) и «Ислам и прогресс» (1898) получили высокую оценку ученых как солидные академические издания, на высоком уровне аргументирующие прогрессивность ислама119. «Баязитов убедительно доказывал, что веротерпимость — один из основополагающих принципов ислама, что ислам и христианство — две великие духовные традиции — построены на единых этических принципах и обращаются к единому Творцу, поэтому между мусульманами и христианами не должно быть розни. «Истинно верующие — братья друг другу. Поэтому примиряйте между собой братьев ваших», — этот призыв 49 суры Корана стал лейтмотивом его литературной деятельности», — подчеркивала А.Гафурова120.
За свою преподавательскую и общественную деятельность Баязитов был награжден орденом святого Станислава III степени, серебряной и золотой медалями. Это человек сумел привить уважение к исламу и его последователям у столичной знати и интеллигенции, став самым ярким представителем мусульманской общественной дипломатии. Авторитет Баязитова был настолько высок, что в день его кончины, 21 апреля 1891 г., по приказу градоначальника Санкт-Петербурга на пять минут было остановлено движение городского транспорта, а заводы протяжными гудками почтили память выдающегося ученого и духовного лидера121. Нельзя сказать, что отношения между мусульманским сообществом и властями были безоблачными. Периодически издавались указы, серьезно затрудняющие развитие мусульманского просвещения, юриспруденции, и особенно — миссионерской деятельности. Многие из них потом отменялись, причем отнюдь не вследствие ультиматумов, а благодаря дипломатичности лидеров ОМДС, знавших о борьбе партий исламофилов и исламофобов и не возлагавших ответственность за дискриминационные предписания на всю власть в целом. Многое зависело и от конкретных людей — так, в 1842 г. генерал-губернатор В.А.Обручев велел приходским имамам делать увещевания об обязательности «пятивременных богомолений», угрожая принять самые жесткие меры в случае непосещения мечети, а его преемник генерал-губернатор Н.А.Крыжановский с негодованием отверг просьбу муфтия Салимгарея Тевкилеева помочь в распространении по мечетям своего воззвания о строгом соблюдении всех религиозных обрядов. «Заставить же русскую полицию утверждать и распространять у себя в России шариат, гнать народ в мечети и приглашать прихожан к денежному платежу в пользу изуверства, поистине можно принять за насмешку над русскими властями», — писал он122.
Проведенная в 1897 г. первая Всеобщая перепись населения Российской Империи выявила 13 млн 889 тыс. мусульман, которые составили 11% от населения страны. Суннитских мечетей в Российской Империи насчитывалось без учета Средней Азии около 6 тыс., шиитских — около тысячи.
Государь Император, по всеподданнейшему докладу отношения Вашего Высокопревосходительства, Высочайше повелеть соизволил: приглашенному из Керчи в кр. Анапу для отправления богослужения в Магометанской мечети, которую предположено там возвести, и для обучения Горских аманатов в Анапской школе, и приведения к присяге покоряющихся Горцев, Мулле Алимолло, производить жалование наравне с Священниками Православного исповедания.
Наиболее теплыми отношения властей к мусульманам стали в годы правления последнего российского императора Николая И. Еще в детстве его ближайшим другом был будущий бухарский эмир Саид Алимхан, который привил Николаю II искреннее уважение к исламу и его носителям. При этом российские власти считали бухарских эмиров не только политическими, но и духовными лидерами среднеазиатских мусульман, о чем, например, прямо говорил генерал-губернатор Туркестанского края Д.И. Романовский124.
Вступив на престол, Николай II открыто благоволил мусульманам, приближая к себе представителей их военной элиты и издавая законы, призванные повысить веротерпимость125. В 1907 г. император даже пожертвовал свои средства на строительство мечети в Твери, заложенной местной мусульманской общиной «в честь Государя Императора <...> в память благополучного избавления от покушения на его жизнь»126.
Свободное от революционных настроений мусульманское сообщество отвечало царю взаимностью. Как и во времена Екатерины II, оплотом стабильности в умме оставались духовные лица и офицеры. «Мы, мусульмане, заодно со всем российским народом в эти тяжелые времена должны подать помощь нашему государству к отражению неприятелей <...> И во времена прежних войн, защищая Отечество, русские мусульмане показывали великие самопожертвования, и во времена настоящих, проходящих перед нами событий они, Бог даст, выкажут с избытком еще раз свой патриотизм», — гласила изданная 14 октября 1914 года фетва муфтия Мухаммедъяра Султанова127.
«26 августа 1914 года собрались в Петроградской соборной мечети на моление, после которого решили послать турецкому правительству протест против враждебных выступлений Турции в отношении России. Как только появились слухи о том, что Турция готовится нарушить нейтралитет, из таких мусульманских центров, как Казань, Уфа, Оренбург, Троицк и других, петроградскому ахуну М.-С.Баязитову и другим известным представителям петроградских мусульман стали поступать телеграммы, в которых мусульмане протестовали против посягательства Турции на целостность России. 10 сентября 1914 г. оренбургская татарская газета “Вакыт” (“Время”) писала в связи с этим протестом: “Мы живем в России, мы — российские люди, подданные России”. При этом подчеркивалось: “Мы, мусульмане, являемся братьями туркам и по религии, и по крови, а по тому естественно наше желание, чтобы они жили мирно и благополучно и пребывали в мире со своими соседями, а особенно с Россией, нашим отечеством. Не подлежит, конечно, сомнению, и наше желание, чтобы они, турки, не бросались в разные авантюры и не находились в действии, вредном нашей России, а шли бы в смысле прогресса и цивилизации вслед за Европейцами. Однако возможно, что все это — только пожелания, таящиеся в наших сердцах”. Представители петербургских, нижегородских, казанских, уфимских и других российских мусульман подписали адресуемый Турции протест, инициаторами которого выступили муллы столицы, Казани и Уфы. Эта их позиция оказала серьезное влияние на тюрков — солдат российской армии», — отмечает историк Салават Исхаков128.
11 ноября 1914 г. стамбульский шейх-уль-ислам Хейри Эффенди объявил джихад странам Антанты, которые «враждебны к исламскому халифату и прилагают все усилия к тому, чтобы погасить высокий свет ислама», призвав проживающих в них мусульман присоединиться к священной войне124. Однако этот призыв ожидаемого эффекта не возымел. «Таким образом, в данное время ходом исторических событий создались условия, по-видимому, не благоприятствующие... для проповеди среди наших мусульман идеи о духовном и национальном единстве мусульман всего мира и о значении, какое должна иметь для них единоверная им Турция и ее халиф в качестве духовного главы всего мусульманства», — отмечал русский историк А.Кручинский140.
Действительно, через месяц после этого демарша Мухаммедъяр Султанов осудил объявленный джихад, заявив, что Османская империя под влиянием Германии сделала необдуманный шаг. Султанов подчеркивал, что «в этом нашем отечестве мы живем, пользуясь земными благами и спокойствием; целость нашего Отечества, а равно и его мощь, есть источник нашего благополучия и нашего спокойствия <...> Нам, российским мусульманам, нужно, конечно, беречь свое Отечество от врага».
Солидарную с уфимским муфтием позицию занял и глава Таврического муфтията Аджи-Адиль Мурза Карашайский, заявивший, что «дерзнула напасть на наше дорогое отечество — Россию, являющуюся священной родиной для всех населяющих ее народов, в том числе и для мусульман. Поэтому-то мы, мусульмане, вместе со всеми нашими соотечественниками обязаны стараться всеми силами изгнать врагов нашей родины и, исполняя священный свой долг, избавить ее от бед». В Туркестане местный теолог мулла М Бехбуди в своем журнале «Ойна» («Зеркало») в начале 1915 г. писал, что участие России в союзе стран, противостоящих другим христианским государствам, к которым присоединилась Турция, нет ничего оскорбляющего и унижающего ислам. «Поэтому нашему туркестанскому туземному населению нужно быть спокойным, сдержанным и вполне лояльным» по отношению к царю и стране, «иначе <...> мы обречем себя на неминуемую гибель»132.
В свою очередь, губернский кадий Баку на многотысячном митинге мусульман, собранном 21 октября 1914 г., произнес поистине исторические слова, могущие стать девизом всего постекатерининского периода жизни исламского сообщества России: «Наша преданность России диктуется не только принципом подданства, но и голосом совести и велениями Корана
Несмотря на мощную революционную пропаганду, равно как и пропаганду турецко-германских эмиссаров, выступавшими с революционерами единым фронтом, мусульмане Российской Империи в подавляющем большинстве своем остались верны присяге. «Мусульманская» политика четырех поколений чиновников Российской Империи принесла плоды. Правда, воспользоваться ими в полной мере не удалось — началась революция.
Как и во времена Екатерины II, в XIX и начале XX вв. беспокойство властей продолжало вызывать внешнее влияние на мусульман империи и соседних ей «ничейных» территорий, которые, как и раньше, носило преимущественно турецкий, а, точнее, англо-турецкий характер. Как известно, Великобритания вела несколько «исламских» программ, призванных установить контроль над всем мировым мусульманским сообществом. Английское влияние на правящую элиту Османской империи был традиционно велико, однако, по всей видимости, достаточным оно не считалось. Британии требовались более послушные мусульмане, которые в итоге были найдены на Аравийском полуострове в лице ваххабитов. Кстати, среди противников этого религиозного течения широко распространено мнение, что ваххабизм вообще возник и набрал силу в результате деятельности английских агентов, в частности — небезызвестного Лоуренса Аравийского (Томаса Лоуренса)145. Существовали у англичан и более глобальные планы.
Как отмечает ведущий исследователь досоветской истории российского ислама Д.Ю.Арапов, российский посол в Турции начала XX в. Н.В.Чарыков «в своих донесениях в Петербург с тревогой констатировал желание Великобритании «единолично» действовать в «халифском деле» и, в частности, возродить снова Арабский халифат. По словам Чарыкова, Лондон хотел, перенеся халифат в сферу британского влияния на Ближнем Востоке, сделать в дальнейшем халифами суннитов или шерифов Мекки и Медины, или еще более подконтрольных англичанам хедивов Египта. Русский дипломат, правда, подчеркивал то обстоятельство, что «правоверные» мусульмане-арабы вряд ли захотят иметь дело с такими халифами, ибо они будут слишком откровенно находиться в зависимости от светской власти «неверного» Альбиона»146. Следует отметить, что этот план, хотя и с существенными коррективами, был все-таки воплощен в жизнь, и сейчас именно Саудовская Аравия позиционирует себя как страну-лидера всего мусульманского мира.
Вербовка агентов влияния среди российских мусульман наиболее успешно осуществлялась во время их выезда за пределы страны, преимущественно на хадж. В январе 1822 г. генерал Ермолов предложил запретить совершение хаджа, поскольку возвращающиеся паломники «не только привозят нелепые слухи, но и свидетелями бывают злодейских поступков Турок против Христиан и, почитая Султана главою закона своего, тем с большим подобострастием чтут могущество его, что видят истребление Христиан не наказываемым»147. В ответ император Александр I согласился ввести лишь временный запрет на хадж, уточнив, что «сие временное запрещение имеет прекратиться с переменою и устройством дел на Востоке, и сим уверением для будущего оно, конечно, не потревожит ни совести Магометовых почитателей, ни доверенности их к благорасположению Правительства»148.
Через двадцать лет, в 1842 г. вопрос о целесообразности ограничения паломничества в Мекку снова встал на повестку дня. Военный министр князь Александр Чернышов в письме командиру Отдельного Оренбургского корпуса передал ему пожелания императора запретить продолжительные отлучки воинских чинов с целью совершения хаджа, поскольку «многие из них по возвращении после поклонения магометанской святыне производят неблагоприятное для нас влияние на своих единоверцев»139. Сотрудники Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД не без основания считали, что из числа паломников турецкими властями вербуются люди для пропаганды радикального ислама и переселения в Османскую империю. Эти сведения подтвердило российское посольство в Константинополе в секретной записке в Министерство иностранных дел в ноябре 1874 г.140
В 1865-1866 гг. оренбургский генерал-губернатор Н.А.Крыжановский запрещал духовным лицам отправляться в хадж, опасаясь что большинство из них подпадет под дурное влияние ваххабитов и обратно уже не вернется. И его опасения были оправданы — такие случаи действительно отмечались141.