Аппетита у Дины не было, но она делала вид, что все ест с удовольствием. Разговор за столом шел непринужденно. Брайан рассказал о девушке, с которой встречается. Значит, он не гей. А Кевин? Этого она понять не могла. Он рассказывал о школе.
— Некоторые университеты присылают сюда рекрутеров. Они рассказывают о курсах, о преподавателях. Я бы хотел учиться в Гарварде или в Колумбийском университете. Там самые сильные юридические факультеты.
Кевин повернулся к Джорди:
— А ты решил, куда пойдешь?
— Не знаю, — пробормотал Джорди. — Рано еще об этом думать.
Все понятно, подумала Дина. Он же не знает, что отец уехал. Он думает, что ему не дадут самому выбрать университет.
— Время еще есть, — сказала Дина. — В выпускном классе все и решите.
Мальчики съели немало, но от десерта отказываться не собирались. Все трое выбрали жареные бананы и рулет с корицей.
Дина заплатила по счету, а потом спросила Джорди, не зайдет ли он к ней в номер. Они попрощались с его друзьями, которые от души поблагодарили Дину за ужин.
Дина и Джорди поднялись в номер. Они сели на диван.
— Ну, и как дела в школе? — спросила Дина. — Только честно.
Это был не просто дежурный вопрос. Здесь учились дети разных национальностей, но у мальчика с арабской фамилией могли возникнуть особые трудности — не такие, как у немцев, итальянцев или японцев.
— Мам, я тебе уже говорил, все нормально.
— И никто не донимает тебя тем… что ты араб?
Какая же у Джорди очаровательная улыбка! Как мог Карим отречься от собственного сына?
— Не так, как ты думаешь, мама. Некоторые несут всякую… чушь. И иногда мне кажется, что я обязан защищать весь арабский мир, хотя сам я нигде, кроме Иордании, не бывал. Но я справляюсь. Знаешь, в этой четверти я надеюсь на пятерку по истории. Я много выступал на уроках.
— Да? И о чем же ты говорил?
— О терроризме. О палестинском вопросе. О демонстрациях в Иордании, Египте и других арабских странах.
Теперь настал Динин черед улыбаться. В Нью-Йорке Джорди не интересовался политикой, ни внутренней, ни внешней. Странно, подумала она. После того как Карим отверг сына, мальчик ведь мог отвернуться от всего арабского, а получилось наоборот.
— Мне иногда приходилось так отчаянно спорить. И что удивительно, не только с евреями.