— Но ты мне ничего не говорила…
— Ну, например, я хотела работать, а твой отец требовал, чтобы я сидела дома.
— И это так важно?
— Нет. Но он хотел, чтобы мы жили так, как принято у него на родине, а не по-американски.
Джорди озадаченно смотрел на нее:
— Ты хочешь сказать, что он вдруг решил, что не может с нами жить, потому что мы американцы?
Она покачала головой:
— Он это не вдруг решил. Думаю, он давно размышлял на эту тему.
Джорди слушал очень внимательно.
— Наверное, все началось после одиннадцатого сентября, — сказала наконец Дина. — Столкновение двух культур — арабской и американской. Он выбрал арабскую.
— Господи, — пробормотал Джорди. — Какая глупость!
Она слабо улыбнулась:
— Пожалуй…
Офис Грегори Эйнхорна находился на Третьей авеню, в районе Сороковых улиц, в здании, где располагалось множество всяких фирм. Секретарша лет пятидесяти в серой шелковой блузке спросила, как представить Дину, и сказала, что мистер Эйнхорн освободится через несколько минут. Спокойная, деловая атмосфера офиса вселяла уверенность в том, что работают здесь четко, умело и надежно.
Эйнхорн вышел из кабинета.
— Миссис Ахмад? — спросил он.
Дина сама не знала, кого она ожидала увидеть — Хамфри Боггарта, Шона О’Коннери? — но Грегори Эйнхорн не походил ни на того, ни на другого. Лет тридцати пяти, коренастый, с квадратной челюстью — он выглядел так, словно совсем недавно сменил спецназовский зеленый берет на деловой костюм.
— Кофе? Минеральная вода? — предложил он.
— Нет, благодарю вас.
Эйнхорн предложил ей сесть в кресло, а сам остался стоять, опершись на стол. На стене у него за спиной висела фотография: совсем юный Эйнхорн в военной форме обменивается рукопожатием с президентом Бушем-старшим. Рядом висело еще несколько снимков поменьше — по-видимому, из семейного альбома.