Закапываются в снег на ночлег и рябчики, и тетерева, и глухари.
…Небольшая полянка в сосняке. Около куртины молодых сосенок, которые завалены снегом почти до самых вершинок, какие-то следы. Стараюсь подходить по возможности бесшумно, потому что уже понял, что это следы глухарей и их лунки, в которых они ночуют. Иногда они сидят там и днём. Только вот непонятно издалека, есть там глухари или нет. Надо проверить.
Когда подошёл к самым лункам, то понял, что глухари тут, рядом со мной. Мела небольшая позёмка, день был ветреный. Глухари, нажировавшись с утра, закопались снег прямо днём. Не успел я сосчитать, сколько там было лунок, как все глухари почти одновременно взорвались из-под снега. Было их восемь здоровенных петухов и две глухарки. Взлетели они очень близко от меня, а самый ближний – прямо под носками лыж. До сих пор себя ругаю, что спрятал «Зенит» от снега под куртку. Какой мог быть снимок! Но… ни одного кадра.
Всё видно на снегу. Даже те, кто хоронится по вершинам елей и сосен, всё равно наследят.
Вот под ёлкой какой-то сор. Это белка грызла еловые шишки на своём любимом кормовом дереве. На снегу чешуйки, стерженьки от шишек да прозрачные крылатки без семян. Белка почти всегда разделывает шишку на одном и том же месте. Даже если сорвёт её на другом дереве, то идёт на своё старое, привычное.
Весной белка начинает «бить почку» – питается почками ели перед гоном и во время него. В марте и апреле под ёлками снег усыпан сгрызенными кончиками еловых веточек. Сначала эти погрызы видишь редко. Да и весенние снегопады то и дело прикрывают их. Но когда начинает постепенно сходить снег, то под ёлками погрызы лежат слоем.
Всё расскажут охотнику следы на снегу. Выследит он куницу по посóркам и по сброшенной на пол кухте, куда ушла она от него по деревьям, грядой, как говорят промысловики.
Всё видно на снегу. Никто не скроется от внимательного взгляда до весны, пока не растают страницы белой книги.
Капканный путик
Сегодня я ночевал один. Напарник мой по промыслу ушёл проверять капканы на дальний конец участка и заночевал там, в маленькой избушке. Вернётся, сказал, сегодня к вечеру. Может быть…
Ну, вот и надо выходить. Дунув сверху в стекло, гашу лампу, уже ненужную. Сквозь заледенелое окошечко пробивается синь рассвета. Открываю примёрзшую дверь и выхожу из тепла на холод. Сегодня немного придавило морозцем. Градусник на углу избушки показывает минус восемнадцать. Начало февраля.
Ясно небо перед восходом солнца. Оно скоро выползет из-за дальних предуральских увалов.
Айка вылезла из заваленной снегом будки, словно из норы, потянулась, зевая, завила колечком розовый язычок свой и запрыгала вокруг меня, пока я надевал лыжи. Брать или не брать сегодня собаку с собой? А, возьму, пожалуй, лыжня твёрдая. Мы уже порядочно находили, на своих путиках, да и пороши не было уже неделю. Многоследица. Мне она сегодня мешать не будет, иду проверять свои капканы. Может, в каком и сидит зверёк. Надо взять и нарточку, чтобы вытащить хребтину от лося. Я добыл его вскоре после Нового года. Почти всё мясо мы повытаскали, а вот хребтина осталась. Тяжеленько будет одному тащить, но что поделаешь. На «Буране» не подъедешь, да и горючки осталось у нас только на выезд с участка. Если уж шибко тяжело будет, то подпрягу собаку – она хоть немного, да поможет. Заодно около этой хребтины и капканы проверю. Я там, около неё, пару на куниц, да пару на росомаху поставил. Она где-то в тех местах шатается.
Ну, в путь. Сегодня предстоит пройти четырнадцать километров. Все расстояния уже давно высчитаны, а места знакомы. Да ещё в сторону за мясом – в каждый конец по километру. Вот и считай, больше полутора десятков выходит. Это одного только хода часов пять-шесть, да ещё на обед у костра около часа, да у капканов какое-то время уйдёт. Засветло вряд ли вернусь.
Айка уже убежала вперёд. Ружьё и лямку нарточки – через плечи, оглобельку – подмышку. Зашуршали лыжи, зашуршала сзади нарточка по лыжне.
Говорят, в других местах промысловики прямо по путикам на снегоходах раскатывают. У нас снега очень глубокие, только по реке, по льду можно на них гонять. Конечно, на технике, может, оно и лучше и быстрее, а всё-таки ноги надёжнее. Да и много ли увидишь, когда за рулём сидишь, много ли за рёвом мотора услышишь. К тому ж и горючка кусается.
Недавно видел, как горностай мышку ловит. Проскакал через лыжню метрах в двадцати от меня и прямо на глазах в снег нырнул. Шага за два от валежины. Выскакивает с другой стороны, а в зубах уже мышь, полёвка. Тут я ему свистнул, увидел он меня и дал дёру. В мелкие пихточки уволок свою добычу.
Вот старые рябчиные лунки показались на краю поляны. Тут я в прошлый раз на рябчиков наткнулся. Сидели они под снегом, наверное, услышали меня. Один высунул головку над снегом, а я сначала не понял, что это такое. Словно бабочка сидит. Я ещё подумал тогда – откуда это зимой бабочка да ещё на снегу. Тут он и выпорхнул, а за ним ещё два поднялись. И все уселись тут же на осину. Одного я взял на ужин.
Айка залаяла. Ну, точно, рябчиков увидела. Дурочка, никак не может привыкнуть, что рябчик при ней не будет сидеть, улетит сразу. Это не глухарь.
Иду тихонько-тихонько, но снег скрипит. Слышно, как рябчики полетели, запыркали крыльями. В такой мороз к ним всё равно не подойдёшь, если они не в лунках. Это их, наверное, Айка спугнула. Вон и она сама, вылезла из ельничка, сидит на лыжне, меня дожидается. Вперёд, вперёд, собачка!